Парящий градиент

[Саймон]

Рассматривая, мой мозг сделал две фотографии. Великолепный я в зеркале и набор кисточек в стакане. Мне же ничего не оставалось, как только лицезреть сие чудо. На все мои протесты и требования, что этого явно недостаточно он сослался на какой-то там указ вышестоящей инстанции и отсутствия у него полномочий на подобный дискурс.

[Саймон]

От отчаяния я пошёл биться головой в стену, так как больше не мог терпеть такого наглого квартиранта. Потом там что-то хрустнуло, а дальше не помню.

[Саймон]

Ничего не значащий антураж предстал для меня в совершенно другом свете. Сочетания неизменные своим постоянством выработали свой ресурс и им требовалась замена. Копая же себе постамент я чиркнул лопатой о прочные фракции гранита. Извлечённый звук расставляя всё по своим местам указывал на некую возможность и точку смены направления. Там, где лопата уткнулась в непроходимое, лежал ничем неприметный слепок. Он был точно выполнен по общим на всех лекалам и идеально вписывался в музейную экспозицию ничем непримечательных ценностей.

[Саймон]

Будучи в состоянии идиллического буйства информационный кретинизм расслабился и изложив себя на крыльях бумажного самолётика отправился покорять просторы вечнозелёного мыса.
Я же изложив жалобу в мысленной форме и заверив её транспарантом, что мы так не договаривались, направил её в соответствующую инстанцию. Незамедлительно пришедший ответ сообщал о том, что по причине отсутствия отправителя жалоба не принимается. Пришлось обратиться за помощью к когнитивному диссонансу, который меня по отечески обнял и пообещал всё уладить. С тех пор мы с ним больше не виделись.

[Саймон]

Рассматривая буквы сложенные в слова я ловлю себя на мысли, что смотрю на старательно выдавленные фрагменты извилин. Они такие милые и в целом напоминают ощипанную попку павлина, но если к ним прислушаться, то можно узреть и даже пощупать величие его огромного хвоста. Войдя во вкус я отворачиваюсь от столь неинтересного, но в тоже время сладостного занятия. Меня пленяет аромат свежей черешни и его незачем перекладывать в слово. Он сам по себе столь прекрасен, что не нуждается в каких-то там уточняющих его великолепие подсластителях.

[Саймон]

Выключив дверь и закрыв свет я долго дёргал ручку проверяя неизвестно чего. Потом я Нюру назвал Дашей и получив по морде покатился в тартарары.

[Саймон]

Я долго испытывал своё терпение в обществе бумажных памятников. Их строгие черты изливаясь стигматами будоражили моё воображение, а моя рука выводила на стене иероглифы с претензией на значимость. Суровость же смотрящих на меня палочек, завитков и закорючек отзывалась приятными болями, предвкушающими чего-то невероятно вкусное. Возжелав предвкушение я стал покрываться притягательной своей идеальностью паутиной. Так незаметно для себя я стал куколкой. Сие представление продолжалось несколько часов, пока куколка, узрев свою смертельность, наконец-то отважилась выпустить из себя некорректный и даже возмутительный во многих обществах звук. В этот момент памятники сойдя со своих постаментов весело заржали, а я проснулся.

[Альтэра]

У Лизаветы Гёрговны было семнадцать котов и всех звали Томас. Её соседа слева по площадке, это не только не печалило, но забавляло, особливо во время сильной грозы, зная манеру её четвероногих особей разбегаться и прятаться в ответ на каждый звук и тем более, грохот.
К слову, сосед так же слыл в подъезде странноватым чудаком, не смотря на презентабельность своих пятничных прикидов и антаже по праздникам для чётных лиц и фейсов под шафэ. Больше всего всех удивляло, а порой и возмущало, его имя, кое он требовал оглашать полностью при каждом обращении к нему. Но не спешите судить их, вам так же вряд ли показалось бы обыкновенным соблюдение престранного ритуала даже для элементарного приветствия в подъезде, кое возможно было бы свести к вежливому кивку головой. Вы конечно же можете задаться вопросом – «а с какой стати они соглашались на подобное?», и будете правы сотни раз.
Не зная предысторию, как и само имя, сочно обвешанное множеством статусов, помимо глубокого недоумения, данный факт может поспособствовать разве что взлёту бровей над скептически прищуренным глазом и пожатия если не двух, то хотя бы одного плеча. Однако, раз уж мы слегка увлеклись повествованием о личности неординарного характера, мы всячески обязаны упомянуть и повод гордости, дарованный им не только дому, но и улице, коей он своим возвышением на ней оказал немалую славу и честь, что вызвало и зависти в районах отдалённых и, скромно говоря, смурных далёким от пристойного. Да да, мы говорим о том самом мандариновом дереве на подоконнике, полюбоваться которым приезжают все, кто хотя бы раз о нём услышал. Признаюсь, и ваш покорный слуга, таким же образом проведал о доме и о древе чудном, и о самом Маэстро всех гроссмейстеров маркизе де-Лямур Базэ Тто, последнего из первых рода Юнь.

[Саймон]

Томасы лишь казались домашними, но на самом деле они были дикими, не прирученными к лодку лоцманами. Управлять же подобным косяком возможно только зная где у него находится педаль тормоза, но об этом никто не знал. Момент когда косяк совершив очередной манёвр начинал распадаться на отдельные фракции одновременно фиксировался всеми жителями подъезда. Этот фактор несомненно сближал обладателей отделённых от всего помещений.
Сосед же будучи по своей природе эстетом и по совместительству титулом хранил свои тапочки не как положено в индивидуальном сейфе, где проживал он сам, а рядом с ним. Не знаю откуда берёт начало эта геральдическая лилия, но каждый из Томасов считал своим долгом при встрече с тапочками совершить над ними древний лоцманский ритуал. Как и положено хранителю сосудов зелёного змея и гроссмейстеру "Ордена чёрных костяшек" с таинственными белыми точками, ему как и всем по долгу службы приходилось выливать остатки ритуала из своих тапочек. Ходили слухи, что тапочки были непростые, а достались ему по праву кровной линии от самого великого магистра. Да, увлёкшись придуманной каким-то извергом семантикой я совсем забыл о мандариновом дереве. По слухам оно могло исполнить пять желаний того, кто сможет опознать девятого с середины Томаса, но даже сама Лизавета Гёрговна их не различала. Тайной оставалось и то, как и в каком порядке они материализовались в её квартире.

[Альтэра]

По вечерам в доме царствовала тишина, нарушить которую не осмеливались даже малолетние сорванцы, изобилием коих с гордостью могло похвастаться семейство Гаузэрров. «Дивизия Фирлиха», (как их называли за спиной, намекая не только на количество отпрысков, но и на бывшую должность самого господина Гаузэрра в далёкой молодости), занимала две трети второго этажа и небольшую квартирку на пятом, служившую отцу семейства личным кабинетом и приёмной, в центре которой, вместо привычного журнального столика в окружении удобных кресел для ожидающих, на высоком табурете, как на троне без спинки, восседала дама непонятного возраста с не менее странным именем и цветом волос. Таким образом, первым что вам бросалось в глаза, попав вы в приёмную, была непомерно огромная для человеческой головы шевелюра всевозможных гиацинтовых оттенков, гордо восседающая на челе фрау Ухентрепкхер как отдельное существо из несуществующей вселенной. Придя в себя от атакующего вас изобилия цветовой гаммы волосяной громады, на взгляд превышающей вес человеческого тела, следующее что вас, не столько поразит, сколько вынудит задержать дыхание, это её манера жевать табак не сплёвывая, а как бы процеживая его резкими шипящими толчками сквозь межзубные зазоры сугубо верхнего ряда её как ни странно, миниатюрной челюсти. Верите или нет, но несмотря на все свои старания я не смог обнаружить в радиусе комнаты хоть какую-то ёмкость, могущую стать приёмником, казалось бы, добросовестно пережёванной травы. Согласиться же с тем что, покидая ротовую полость достопочтенной фрау, как своё временное прибежище, странная масса бесследно испаряется в пространстве, я затруднялся, как всякий уважающий законы физики, да и самой матушки-природы. Длительное время этот вопрос занимал меня, что на мой взгляд вполне логично и ожидаемо для всякого лицезревшего подобное впервые. Позже, почти смирившись с затруднением прийти хоть к какому-то ответу или хотя бы предположению, я набрался смелости и решил напрямую задать вопрос самой фрау Чао, как она позволяла называть себя всем, кто не справлялся с безошибочным проговариванием её имени полностью, то бишь целиком. Но, увы, происходящее дальше не только не внесло ясность, но и не на шутку встревожило обнаруженным по ходу. "Чао так чао", - подумал я не растерявшись, и отправился восвояси, предвкушая приятный сюрприз ближе к вечеру.

[Саймон]

Впитав идею необходимости спасения я обнаружил себя в положении не пытающегося спасти мир или себя в нём, а спасающегося от самого мира.

Картина "Психиатрическая больница" (монитор, клава)

В застывшей динамике одни психики спасают исключительно себя, а остальные чтобы спасти себя, спасают других. В самой же больнице ничего не происходит и кроме отбрасываемых на пол и стены причудливых теней, исходящих от мумифицированных мух в люстре, больше ничего нет. Глав врач этого заведения задумчиво курит трубку и созерцает написанный им же портрет Зигмунда Фрейда.

Я же вдруг понимаю, что отношусь к третьей категории психов и некуда бежать, так как происходящее лишь клубы дыма в моей голове.

[Саймон]

Однажды выйдя из своего сейфа он не обнаружил тапочек, а также не было и следов Томасов. Что-то явно происходило, но в тоже время себя никак не обнаруживало. Неизвестно куда пропала одна из наиглавнейших составляющих, что несомненно вносило сумятицу в стройность поддерживающих всю эту конструкцию правильностей. Одно не проистекало из другого и нарушало порядок и смысл ритуала. Так бы он и стоял если бы не вступивший в силу закон притяжения. Момент соударения обнаружил в себе сопричастность к чему-то твёрдому и по всей видимости существующему. Наступившая же в следствии этого потеря, подняла на поверхность ряд вопросов, а для нахождения ответов требовалось серьёзное расследование.

[Саймон]

События били по ключу выражая свою готовность к сотрудничеству. Я же будучи махровым дилетантом стругал, как мне казалось, что-то похожее на Буратино. Получалось что-то невнятное, но весьма любопытное. Мысленно завещав своё творение Лувру я вспомнил всех непонятых создателей Буратин. Данная сопричастность придавала силы, но и вызывала великую скорбь. Из скорби почему-то вырисовывался образ Папы Карло сидящим перед нарисованным очагом над которым висело изречение основоположника аналитической геометрии "Я мыслю, следовательно, я существую".

[Альтэра]

Карандаш ему не всегда подходит, не то что не нравится, просто иногда вместе они смотрятся довольно странно. Другое дело кисть, добротный валик или просто пальцы. Сразу чувствуется размах и перспектива, соответствующие масштабам Луны, глазам Кассандры и предвкушаемому дальше. То что нужно! И правда, зачем ковыряться в какой-то миниатюрке, если можно расписать сам Собор?

[Саймон]

В какой-то момент холст исчезает и на его месте проявляется несуществующее, но в тоже время желающее быть запечатлённым. Нельзя прикоснуться к изображённой на холсте Луне, так как её на нём нет. Там лишь её образ.

[Саймон]

Мой преподаватель живописи долго рассматривал через свои очки с толстыми стёклами мою работу на заданную им тему, а я молча стоял рядом. Пауза затянулась и тут я замечаю, что он держит её в перевёрнутом виде.

- Неплохо, неплохо, милейший. Вы делаете успехи, - наконец-то изрёк профессор

Когда же я попросил его перевернуть работу, то он взглянул на неё беглым взглядом и заявил, что-то вроде того, что сейчас он лицезреет посредственную мазню. Получилось так, что он мне её зачёл, но только вверх ногами. Впрочем, он был одним из моих любимых преподов. Одной из его фишек было то, что он считал, что писать нужно на формате не превышающем альбомный лист, иначе это будет не искусство, а физический труд.

[Саймон]

Сначала я думал, что моя голова это дом советов. Все кто туда приходил что-то да посоветуют, а теперь она превратилась в обычную коммунальную квартиру. На общей кухне обсуждается бытовуха, а в комнатах вообще непонятно кто живёт и что происходит. В последний раз они все вместе песни пели, а когда разошлись, то оставили мне баян и что-то из не опубликованного произведения Скрябина.

[Саймон]

Подозрительно, но у них это как-то получается. Они все знают как меня найти. Сегодня припёрся товарищ Дежавю. Ничего дельного не сказал, но потребовал от меня паспорт на телевизор и мандат на кастрюлю с ручкой. По-моему, я его уже где-то видел, но никак не могу вспомнить где.

[Саймон]

Однажды будучи в состоянии крайней серьёзности я обнаружил у себя в коридоре совершенно несерьёзную надпись. Она была настолько возмутительна, что пересекая весь коридор выходила на лестничную площадку и уходила куда-то дальше.
Наверное это сделали голуби, - подумал я, выпивая очередной стакан валерьянки.

[Саймон]

Однажды будучи совершенно несерьёзным я был на полном серьёзе принят в серьёзную компанию. Спустя несколько месяцев работы я как и все числившиеся в ней сотрудники окончательно свихнулся. После чего подружился с секретаршей шефа, которая по каким-то неведомым мне причинам всегда находилась на работе в состоянии на грани фола. В один из дней она мне похвасталась, что у неё есть целый ящик успокоительных таблеток. Я же, как и положено серьёзному работнику, находясь в состоянии изменённого сознания не нашёл ничего лучшего и попросил её дать мне их попробовать. Вштырило меня тогда не по детски, но было круто.