Социальное и мораль

[Mikle]

Станьте нормальным, тогда поговорим. Но ведь вы считаете себя нормальным, так большинство.

Договорились

[Сшонэ]

Нормальность или черный человек, что нужно для счастья простому нигелисту?

[Sadovod]

Sadovod, ваша воля, могу полагать, к счастью, оно какое в вашем понимании?

Постоянное удовлетворение нереально по моему

[Сшонэ]

Нынешнее ваше счастье непрерывное сомнение.

[Sadovod]

На свете счастья нет но есть покой и воля - у Пушкина. У меня на сейчас и того нет. А тревоги? Есть это да.

Так не всем быть Пушкиным...

[Сшонэ]

Каждый чел может постичь свое счастье, но Пушкин не постиг и мб он этим и был любезен народу.

Каждый мб только самим собой и даже это состояние, возможно счастливое, бывает проблематичным.

Счастье понятие сугубо индивидуальное, для кого-то счастье не быть Пушкиным, а быть башмачником или садоводом.
Счастье на миг, счастье длиной в жизнь….

[Baymax]

По-моему счастья нельзя достичь раз и навсегда.
Через какое-то время человек к нему привыкнет, перестанет замечать и снова станет несчастным, потому что ему опять чего-то будет не хватать - драйва, риска, опасности. И полезет сытенький гражданин с жиру на стену за новыми ощущениями.

[Сшонэ]

Baymax, поскольку жизнь это движение, состояние счастья непрерывно поддерживается этим движением, но куда?

[Сшонэ]

Зло и счастье?
Приносит ли месть счастье носителю мести?

[Андрей Осипов]

Ну, конечно специалист по счастью растерялся

Сшонэ, видите как интересно!
Стоит немного помолчать, не торопиться с ответом, и, если это не вопрос, а допрос с пристрастием, то тогда "ответят за тебя". И выводы сделают и диагноз поставят. Ведь вас не интересует мой ответ.

А что касаемо того, что такое счастье, так у меня есть ответ. Но он занимает целую тему. И, если я реально буду отвечать на все вопросы, я просто развалю вашу тему...
Поэтому я обычно отвечаю у себя...

А вы обрадовались, что меня "растеряли"?
Ну -ну...

Ну, конечно специалист по счастью растерялся и конечно умалчивает о себе, иначе, сапожник без сапог.

И где вы видели сапожника в сапогах, Сшонэ?
Это же только ваши иллюзии.
Так о сапожнике самодовольно судят те, кто покупает его сапоги. И кто сами обычно ничего не делают и не умеют.
Сапожник обычно в тапочках...

[Сшонэ]

Андрей Осипов, обвинения вместо ответа.
Ваша истерика есть ваше счастье.

[Сшонэ]

Русские по духу, господа, это особенно важно в наше время.
Мой дух присоединяется к духу России, образуется сила, непоколебимая сила Родины твоей, русский.

[Андрей Осипов]

Русские по духу, господа, это особенно важно в наше время.
Мой дух присоединяется к духу России, образуется сила, непоколебимая сила Родины твоей, русский.

Я убит подо Ржевом.

В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, –
Точно в пропасть с обрыва –
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней –
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я – где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я – где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я – где крик петушиный
На заре по росе;
Я – где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где – травинку к травинке –
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Летом горького года
Я убит. Для меня –
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю –
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, – как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она – Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы – что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память –
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава –
Невеселый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам – отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье –
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно –
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, –

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить…

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, –
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот – еще под Москвой…
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома – в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…
Я вам жить завещаю –
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать – горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать – не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, – счастье свое, –
В память воина-брата,
Что погиб за нее.

[Сшонэ]

Русские по духу, господа, это особенно важно в наше время.
Мой дух присоединяется к духу России, образуется сила, непоколебимая сила Родины твоей, русский.

Я убит подо Ржевом.

В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, –
Точно в пропасть с обрыва –
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней –
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я – где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я – где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я – где крик петушиный
На заре по росе;
Я – где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где – травинку к травинке –
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Летом горького года
Я убит. Для меня –
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю –
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, – как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она – Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы – что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память –
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава –
Невеселый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам – отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье –
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно –
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, –

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить…

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, –
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот – еще под Москвой…
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома – в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…
Я вам жить завещаю –
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать – горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать – не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, – счастье свое, –
В память воина-брата,
Что погиб за нее.

Автор: Александр Твардовский

[Mikle]

Я когда на сторублевку смотрю, то думаю что они не только стихи Гамзатова когда Ржевский памятник делали вспоминали.

[Сшонэ]

Зло и счастье?
Приносит ли месть счастье носителю мести?

Естественно ли для чела чувство мести? Конечно, поскольку он уже стал, после события, инструментом кармы.

[Сшонэ]

Я когда на сторублевку смотрю, то думаю что они не только стихи Гамзатова когда Ржевский памятник делали вспоминали.

Да, и Гамзатов, и перевод Наума Гребнева.

[Андрей Осипов]

Я когда на сторублевку смотрю, то думаю что они не только стихи Гамзатова когда Ржевский памятник делали вспоминали.

Странно. И почему ты кисточку не держишь...

[Сшонэ]

Зло я рассматриваю, как антипод самой жизни.
Поэтому, говоря о свободе, можно утверждать, что лигитимна свобода на стороне жизни, причем, чем ближе свобода к самой жизненной сути, тем легитимней.

Приспособление носителя зла к легитимности свободы вопрос особой важности.
Если кто-то хочет меня понять, пожалуйста, учитывайте этот подход.

[express]

Вот большое советское кино про войну. Учило любить Родину. Вроде учило. А потом раз перестройка девяностые и бандиты. Учили нас учили а не в коня корм.

Советское кино перестало работать, партия приняла решение, что народ должен жить бедно, тогда им легче управлять.
Появились дессиденты, бандиты те же дессиденты, но они появились после войны, бедность и культ личности.
Бандиты? они тоже народ. Мы стали учиться жить, теперь тоже живем и учимся.
Американские фильмы лучше советских, медицинский факт.
Российские фильмы, российские машины еще учатся быть интересными россиянам.
В этом суть созидания, а не разрушения. Сейчас происходят два одновременно процесса и созидание, и разрушение. Но созидания больше,

Я Осознанно жил на смене эпох. Конец 80х начало 90х дикие драматические и одновременно романтические времена, что отображено в сериале Слово Пацана. Показан точно дух тех времен. Плакал раза 3 так как вспоминал детство и был в примерно похожих ситуациях, которые были там показаны! Социальная многослойная драма! Глубоко копнувшая в душу тех людей, которые были тогда в школьном возрасте и тд. С современной точки зрения, очевидно, что государство не справилось с людским потенциалом, который накопился за годы застоя и не смогло занять молодежь, которая стала сколачиваться в уличные банды, достойным делом, хотя возможности были! Также влияние фронтовиков с Великой Отечественной Войны стало слабеть. А тогда все они были в почёте и были очень уважаемыми людьми, к мнению которых все прислушивались. Соответственно началась некая анархия, и ситуация социально вышла из под контроля. Криминал стал набирать обороты. И надо было в него не попасть и остаться самим собой. И это было серьёзное испытание для меня!