…Я-Алек вышел вперед и замер перед напряженно ожидавшей Шудрой.
Шудры-люди, десятка три с небольшим, половина из них серьезно ранена, но руки связаны у всех, и лица нарочито бесстрастны, слишком бесстрастны, чтобы это было правдой, а в темно-карих глазах — и вовсе не черных, и не таких узких, как показалось вначале — проступало сперва любопытство, после стояли гордость и стремление, что называется, сохранить лицо, а уже потом из-за плеча гордости стыдливо выглядывал страх.
Злоба? Ненависть?
Нет. Этого, как ни странно, не было.
И Дикие Лезвия Шудры — добрая сотня ножей, сабель, копий, коротких угрюмых топоров и булав, два прямых меча, отчетливо узких и обоюдоострых («Родня!» — усмешливо подумал я), и все они еле слышно перешептывались между собой, искоса разглядывая меня и других Блистающих.
«Алек, — беззвучно воззвал я, — как назовут люди кого-то, кто выдает себя за божество… ну, к примеру, за божество Грома, не умея при этом вызвать грозу?»
«Лжецом, — пришел неслышный ответ. — Самозванцем.»
«А если этот кто-то во всем остальном подобен божеству, и люди не бывают столь могучими и прекрасными?!»
«Тогда — демоном-лжецом. Демоном, принявшим облик божества.»
«Ты понял, что я хочу сказать?»
«Да. Я понял.»
…Да. Он понял. Алек понял, что для Диких Лезвий Шудры любой Блистающий, не умеющий убивать — как для людей человек, не умеющий дышать, но тем не менее живой — был демоном-лжецом, оборотнем, Тусклым, кошмаром, неестественной нежитью… Сломать его! Утопить его! В священный водоем его, под опеку Желтого бога Мо!..
А время понимать, что в каждом Диком Лезвии до поры скрыт зародыш Блистающего, что дети они — буйные, жестокие, неразумные, любопытные, но дети...
Поняли, что на детей просто надо прикрикнуть!
— Переводи, — приказал Алек Лайси, Я Алек подумал: «Будем надеяться, что Дикие Лезвия поймут и без перевода… есть такие доводы, что всем понятны.»
Были у нас такие доводы?
А Желтый бог Мо их знает!
Главное — не забывать, что дети долго и связно Беседовать не умеют, почти сразу сбиваясь на спор и крик.
— Спроси у них, кто послал их в эти земли?!
Лайси спросил. Алек восхищенно прицокнул языком и подумал, что чем такое говорить — лучше рой пчел во рту поселить. Пчелы хоть мед дают…
Шудры некоторое время переглядывались, пока все взгляды не сошлись на коротко стриженой — не зря мы её ловили, нет, не зря! — и та с некоторым трудом встала, вызывающе повернувшись в нашу сторону.
— Она говорит, — Лайси без труда успевал переводить неторопливо-высокомерную речь знатной воеводы шудр, — что она — нойон вольного племени детей Ориджа, отважная и мудрая Азян-багатур, убившая врагов больше, чем… так, это можно опустить… короче, больше, чем мы все, вместе взятые, и что скрывать ей нечего.
— Вот пусть и не скрывает, — кивнул Алек.
— Она говорит, — продолжал Лайси, — что дети Шудры неисчислимы, как звезды в небе, как волоски в хвостах коней его табунов, как… короче, много их и… и очень много.
— Понял, — поспешно согласился Алек.
— Она спрашивает, знаем ли мы, над кем смеемся?
«Дети, дети… наш — значит, самый сильный, самый грозный, самый-самый… бойтесь, другие дети!»
— Скажи — знаем, — прищурился Алек, а я покинул ножны и завертелся в руке Алека, превратившись в сверкающее колесо. — И спроси, знают ли они в свой черед, кто перед ними?
Дикие Лезвия притихли, вслушиваясь в мой уверенный свист, а от толпы шудр послышалось уже знакомое: «Мо аракчи! Мо-о аракчи ылджаз!»
— Они говорят, что ты — Мо-о аракчи ылджаз.
Алек ждал продолжения.
— Арака — это такой напиток, — принялся объяснять Лайси, — вроде Грузинской чачи, только из кобыльего молока и послабее. Аракчи — это тот, кто араку пьет. Чаще, чем принято. Пьяница, в общем. А Мо-о аракчи — это тот, кто пьет перед боем невидимую араку из ладоней Желтого бога Мо. В любом племени гордятся Мо-о аракчи, но в мирное время вынуждают их кочевать отдельно от остальных. Побаиваются… Ну а ылджаз — это дракон. Большой. И с тремя головами.
— Ну вот, — пробормотал Алек, — значит, я теперь Мо-о аракчи ылджаз. Грозный, пьяный и с тремя головами. Еще три дня назад я был демон-якша Акела и его волшебный меч, что огнем в ночи пылает… и вот на тебе!
— Акела-та! — вдруг подхватил ближайший шудр, молодой круглолицый с изумленно разинутым ртом. — Хурр, вас-са Оридж! Акела-та! Мо-о аракчи ылджаз — Акела-та!..
Толпа пленных загалдела, истово размахивая связанными перед грудью руками, и даже коротко стриженная дева нойон не пыталась утихомирить разбушевавшихся соплеменников, хотя дело грозило дойти до драки — у круглолицего нашлись и сторонники, и противники.
— Ты хоть понимаешь, что сказал? — тихо спросил Алека Лайси.
— А что я сказал-то? — удивился Алек, а я перестал вертеться в его руке и недоуменно закачался влево-вправо. — И ничего я не сказал…
— Ты сказал, что ты — последнее земное воплощение Желтого бога Мо, хозяина священного водоема. А — К — Е — Ла. В Шудре считают, что вслух назвать себя Акела-та может или безумец, или…
— Или?
— Или САМ Акела-та.
Последнее земное воплощение Желтого бога Мо.
«Ну почему я?! — обреченно подумал Алек. — Почему, к примеру, не Лайси?!.. он же такой большой…»
— Она говорит, — неуверенно начал подошедший к Алеку Лайси, — что… что она, Азян-багатур, зовет тебя, осмелившегося назваться запретным именем, в круг детей Ориджа. В племенной круг. Там тебя будет ждать она, нойон Азян, которая не более чем пылинка в подоле гурхана Джамухи, внука Желтого бога Мо…
И вновь наступила тишина.
Такая тишина, какая наступает в то мгновенье, когда судьба неожиданно перестает улыбаться.
Когда один меч стоит спокойно против неба.
«Вы же гениальны! Как же вы жили, не зная этого? И какой я молодец, что вы гениальны!».
Альтэра » 22 авг 2024, 09:53 
