КАФЕ "Зелёная Дверь"

[DK]

Да. И так много раз. А что вы думали - это и есть медитация. Тут терпение нужно. Раз за разом снова и снова выкидывать мусор из ума пока постепенно он и сам поймет что ему туда лезть не нужно.

[Ридж]

То есть ты мне советуешь раз за разом, снова и снова выкидывать тебя из Темы,
чтобы ты, наконец, сам понял, что тебе лезть сюда не нужно?..
Так?..

Да. И так много раз. А что вы думали - это и есть медитация. Тут терпение нужно.

[Сшонэ]

И снова занавес...."

Комедиант

Сшонэ
1

Заиграл заключительный гимн,
Вот венец для его монолога,
Зал притих, ожиданьем одним,
Он ему стал на время родным
В гордом пафосе эпилога.

Его бас, будто бабушкин плед,
Голос, ритмика - верх совершенства,
Пряной аурой зиждется свет,
Круглый Ангел вручает билет
Для рыдания и для блаженства.

Вьётся тонкая прядь – параллель,
Сквозь гламурность размытой фигуры.
Утончённо скрывающе цель,
В пасть пастельно ведёт акварель,
В черно-белую клавиатуру.

И души освежающий раж,
Возвышая пределы натуры,
Напряженно, а с ним и вольтаж,
Продвигая гротескно типаж,
Нитью фабулы, призмой фактуры.

Снизошёл музыкальный аккорд,
Нарезают ломтями на блюдо,
Поедают словесный эскорт,
Будто празднично - свадебный торт,
Искушенно - голодные люди.

Он шептал себе - комедиант
Ты себя раздираешь на части!
Ты и гений, и шут, и вагант,
Утопая в цинизм и талант,
Даришь всем мимолётное счастье.

Шевеленье партерной плиты
Прорастает великое семя,
Фейерверком взлетают цветы,
Он – Герой, он достиг высоты,
Прогибаясь и плача на сцене.

Прокопченный, кипящий котел,
Зал густел желтой жаркою пеной,
Плавной лавою к сцене пошел,
Чтобы сделать последний укол,
Гладиатору - смерть на арене.

Странный зритель, кровь жаждущий зверь,
Пищи требует снова и снова,
А театр – это джунгли и смерть,
И артист, избегая потерь,
Кормит песнями сердца живого.

Столь порочно - счастлива судьба,
Вечный путь и шута, и фигляра,
Путь гиганта, мессии, раба,
Паровозная мчится труба,
Белый след уходящего пара.

Снова «Бис»! Он снимает парик
И поводит седой головою,
Поклонился и вроде поник,
Зал восторжен, срывается в крик,
Перед сценой, сбиваясь толпою.

И мудры и бездонны глаза,
Столь заученны желтые руки,
Они снова вздымаются - «ЗА»
И ласкают накормленный зал,
Под нетрезво - утробные звуки.

2

Вот и ночь в полукружье густом,
Где немало грядёт и двоится,
Присмирел его маленький дом,
Он лежит, вспоминая о том,
Что жалеет и ждёт, и боится.

Нависает седой потолок,
Прорисованный лунью и сажёй,
Он усвоил последний урок
И его многозначный итог
Не причёсан, да и не приглажен.

День прошёл для актёра в пути,
Спит Герой под бальзам, и под ладан,
Странный образ слоновой кости
Будто что-то желает спасти,
Над окном изваянием ладным.

Этот образ встал больно на грудь,
Чьи-то фишки невидимо ставя,
Наводя и тревогу, и жуть
Говоря окаянную муть,
Гогоча - театрально лукавя.

Открывая волшебной рукой
Дали горние, пращуров племя,
Рать фигур уходящих рекой,
Отдаленный венчальный покой
Трансформации к перемене.

Он, витая сквозь облако снов,
Воздавал и каменья, и злато,
Не спеша, останавливал кровь,
Вечно молод и вечно готов
Начинать, возвращаясь обратно.

Свою роль завершает фантом,
Превращаясь в фигуру гиганта,
Сообщает Герою о том, -
Жизнь тебе возвращается сном,
Сном довольного комедианта.

Сном Героя, что сердцем раскрыл,
Неуёмною жаждою слуха,
Высь, чтоб снова в ней кто-то парил,
Светотень исчезающих крыл,
Волшебство музыкального звука.

Спит – актёр! Спит завитый парик,
Чтоб назавтра величием Тантры,
Слать огонь - этот сладостный миг,
Этот блеск, этот солнечный блик,
Перед светлою музой таланта.


24 - 250906 Сшонэ

Сначала была написана "Баллада о Питере"
http://www.stihi.ru/2006/09/17-570:

Не больно жжёт холодный ветер, море
Недалеко и камни рукотворны,
Бегущей линией затейливо – проворной,
Мне сообщают о моём позоре.

Так стыдно мне, я сам ли это строил,
Копал ли золото скульптурам Петергофа,
Я ли распят и здесь моя Голгофа,
И мой ковчег, а с ним и подвиг Ноя?

Я ною, плачу, здесь моё крещендо
Здесь штабель линий, холод циркуляров,
Голодный дух, не он ли плод кошмаров,
Слащавой циркульности домена перпенд"о"
"О"куляра, маяк кроваво - сдобный.
Я болен был величием России,
Зачем хочу, чтобы меня спросили
По - канцелярски, чуя страх утробный?

Я бы ответил, что Москва за нами,
Я бы ответил, что народ России
Не только в Питере, а в Питере красиво
И черными, и белыми ночами.

Столь краток век! И мрамор склепа белый
Потомкам сохранит названье тела,
Оно в могуществе, столь искренне хотело
Величия России и … сумело!

Спасибо, Петр, твой памятник и ныне
Великой поступью явился судьбам многим,
Трагедия и фарс! Тандемом строгим
Переменили многие святыни.

Спасибо, Петр, не здесь моя столица,
Венеция нужна венецианцам,
А Петербург так нужен иностранцам,
Мне остается только поклониться…

Куртинам крепости – они не меч дамоклов,
Они годны влюблённым поцелуям,
Картинам - сквозь оптические стекла,
Карнизам стен - за них не упаду я.

Столь канцелярна жизнь! И смысл парада
Размыло время, нищета народа,
Он сотворил до нас величье свода
Исакия – нелепая награда.

Пустая жизнь, никчемность жизни бурной,
Колготочно - продажная аллея,
Я помещаю своя память в урну,
Для этого не надо мавзолея!

Для этого не надо мавзолея,
Туда не может сердце поместиться,
Пришла пора и нам судьба проститься,
Прощаю я тебя, судить не смею.

Не смею Питер, град венецианский,
Далёкий мне, не здесь и сердце ныне.
Трудам Петра, второй Екатерине
Честь воздадут поэты – иностранцы.

Я сам поэт, хвала да убоится
Величия, при горе, горше перца,
Кровь ржавых крыш раскрашивает сердце
Которое не перестало биться.

Так смехотворен этот пафос важный,
Из «колыбели» - голос прежних стачек,
Ты до сих пор не можешь жить иначе,
Здесь моден фарс, а с ним и змей бумажный.

Нет грусти по царю, по Эрмитажу
Картинкой глянцевеет град Петровский,
Пусть здравствует директор Пиотровский,
А значит быть вину и эпатажу.

Не для меня твоё веселье, город,
Хотя милы театры и поэты,
Бессменный Розенбаум и куплеты
Премилых бардов, плачущих Садовой.

Хандра и боль, Пьеро, столь безучастно,
Склонил лицо, заныл, прижав гитару,
Мальвину и они запели парой,
Талантливо, без вызова – несчастно.

Просторный купол финского объёма,
Сигнальных пушек отгремели громы
И «Незнакомка» людям столь знакома,
Что Фаберже и суть закона Ома.

Но так слышно мне эхо Черной речки,
Близ «Англетера», где иглою встало,
Двенадцать Кать идут сквозь синь канала
Ночь продолжается: фонарь, канал, аптечка.

День продолжается, старушка - ленинградка
Мне помогает в карте разобраться
Да, в этом городе остались ленинградцы
И шепот боли слышен кровью сладкой.

Мне шепот боли слышен из колодца
Домов, что так податливы к измене,
Меняйся город – свежий акт на сцене,
Комедиантам город отдаётся!

16-170906 Сшонэ

[Сшонэ]

Вот Ридж стоит между добром и злом, склоняется ко злу? Склоняется, почему? Потом понятно будет. Анатомия Риджа.

- Нет, нет господа! Ридж не так прост! Ридж - хитрая лиса!

Можно всю жизнь играть роль и не одну роль великих и совершенных людей. Но фиаско поджидает и приходит неожиданно. Человек надеется всю жизнь вместо того, чтобы быть. А для начала нужно стать. А чтобы стать, нужно знать как.
Жалки потуги слепого, полного эпатажа и самоуверенности. Бывает "многое поздно". Румяна не снимут боль слабеющих ног стареющего актёра.

[Андрей Осипов]

Фокусима грубиян, конечно..
Но по сути-то он прав....
---



***
Хлопают глазки и топают ножки,
Верит он в сказки, бредёт по дорожке..
Грустная книжка в серой обложке,
Он везде лишний, живёт понарошку..

Но тянутся ручки и бьётся сердечко,
У нарисованного Человечка...

***

Ридж, увы.... меня не интересует эта граница правого-виноватого.... правого-неправого. Эта игра мне известна, выиграна, пройдена.. Играть в нее можно очень, очень долго.. Не одну жизнь.

А вот баночка - да..
За баночку спасибо.

[Космея]

Интернет.. форумы.. Риджи и Леверы..
Для меня только что то вроде энергетического нужника..
Я не воспринимаю это как нечто важное.. серьёзное.. самосущее..

Я занимаюсь своими делами.. в течении дня..
По сути это большая игра.. работа.. отношения.. с начальством и с коллегами..
Есть стресс.. но есть и плэзир.. Эмоций хватает..

Отрицательное.. я спускаю сюда..
Потому что здесь всё ненастоящее.. вымышленное..
И вас я не знаю.. Так почему я должен щадить вымышленные эмоции.. виртуальных человечков..
Я похож на идиота.?

Фокусима не всегда использует форум для нужника. Бывают искренние, настоящие моменты в твоем проявлении, за что спасибо тебе.

[Космея]

меня не интересует эта граница правого-виноватого.... правого-неправого. Эта игра мне известна, выиграна, пройдена.. Играть в нее можно очень, очень долго.. Не одну жизнь.

Эта игра с границами правого-виноватого правого- неправого еще актуальна для Андрея Осипова Тому масса примеров проявления Андрея на форуме Особенно выпукло в спонтанных реакциях Андрея Но Андрей избегает спонтанности и открытости в общении

[Космея]

Ридж делает по другому..
Он просто тикает и бросает..
Обиженный .. раненый .. ущемлённый..
Не нашедший понимания..

Некоторые считают, что сила - признак развитости...
Но сами развитые знают, что сила - признак простой низкоуровневой системы.....
Ты же сам имеешь глубокой познание только тогда, когда "превращаешься в ничто", Фукусима..

Л.Н. Толстой хорошо сказал: " Сильные люди всегда просты"

Если прост и открыт в общении, значит сильный.

[Сшонэ]

Л.Н. Толстой хорошо сказал: " Сильные люди всегда просты"

Просто изложенная сложность, суть гениальности, как минимум таланта.

Сила мышц, сила клетки, сила иммунной система, сила здоровья, сила воли, сила ума, сила духа, сила и мудрость - мудрость силы и сила мудрости.
Там, где энергия, там ищи силу.

И одновременно, слабость духовная, слабость душевная, слабость физическая...

Сила теряется через разговор, но слушащий обретает силу. Есть исключения - суть вампиризм.

[Ридж]

"...Кровь ржавых крыш раскрашивает сердце
Которое не перестало биться..."

Спасибо, Сшонэ..
Стихи замечательные!..

[Fokusima]

Не заигрывай со Старым Чертом, Ридж..
Без врагов он будет несчастным..

[Сшонэ]

Не заигрывай со Старым Чертом, Ридж..
Без врагов он будет несчастным..

Тяжело пребывать лежалым трупом, истукан!?

Серебряная нить

Где нет проблем и жив лежалый труп
На кастинге неряженых актеров,
Карают зрителей, пока те не помрут,
Могучие, ужасные лифтеры.

И страшен круг, и плачут небеса,
Без покаянья, службы и прощенья,
При этом нет хлебов и угощенья,
Отсутствует и харе, и прасад.

Вас, за портьерой, ждёт лифтер - слухач,
Суфлер, трюкач, каналья и ворожит,
Стукач, оратор, врач, каналья, рвач
И может жизнь и резать, да итожить.

Он рвёт людей серебряную нить,
Возговорит, чтоб серость забренчала,
Мол, век не знала истина начала,
Мол, праздно перед нею воссидит.

Я воссижу, - кричит, - я возлечу,
Огромна трата и ничтожна плата.
Бог, - вот тебе отдельная палата,
Лечись - уймись, я так сейчас хочу!

Разорвана серебряная нить,
Ей запах розы и не запах трупа,
Она хотела непрерывной быть,
Быть порваной стать бесконечно глупо.

И бренно строг долдонный истукан,
Его параграф прёт из-за кулисья,
Я видел там, когда за мордой лисьей,
Картонный бог показывал банан.

Он суть - копир, а зритель рвет и мечет,
Нет, не икру! там семечек падеж,
Совсем не роза, столь зловонна ложь,
Упала зрителям, что в поле камнем кречет.

Нить в серебре нагая возлежит,
Естественость, прекрасна, благородна,
Срастит её, нить станется свободной,
Да будет вами бесконечно жить.

Она покажет, зритель, по судьбе
И нужную и точную тропинку,
Пусть серебро расстапливает льдинки,
Что отдались коварной ворожбе.

Сшонэ 251010

[Космея]

Не заигрывай со Старым Чертом, Ридж..
Без врагов он будет несчастным..

Злобный ты, Фок. Потому такой зажатый, напряженный внутри. Потому и хамоватый. Андрей говорит, что ты сильный. Враки. Не сильный, прямолинейный в своих страстях.

[Fokusima]

Вы все ненастоящие..
Я не умею злиться в воздух..
Я просто такой весёлый тролль..
И я так развлекаюсь над глупостью невежества..

[Сшонэ]

Злобный ты, Фок.

Космея, этой тварью правит зависть, она завидует всему миру, всему живому, готова убить всё, даже себя. Она постаралась, себя убить - не смогла, осталась оболочка, бездушная оболочка "живого трупа".

Есть и частная зависть, зависть к Сшонэ, убить Сшонэ она не может никак, хотя не она первая, забавно смотреть на потуги жалкой твари в роли шакала. Да, на роль шакала претендуют многие, завоевал этот приз Фокусима.

Туш, господа! Цветов не надо, лучше черные ленты веером и с находом на дорожку.

Фокусиме должно быть на Ариоме, обязательно с ошейником и на привязи. На Безмолвии у него нет ничего, кроме понтов.

Те, кто видит, дайте диагноз этому троллю ему в личку, хотя по большому счёту это не поможет, но возможно поубавит трупного запаха и задора.

[Fokusima]

Если ты прожил длинную богатую делами и свершениями жизнь..
Ты познал земные истины.. прошел боль утраты.. радость обретения и мудрость познания.
Если у тебя на старости полные букет недугов и болячек..
Но при всём этом твоя жизнь так и не превратилась в танец.. в песню..
Полный эйфорического безумия.. от радости свободы без ума..
Значит .. и эту жизнь ты прожил зря..

[laysi]

Посвящается ДК...

Эти ежегодные встречи мы называли «капустниками» в память о далеких призрачных временах, когда мы были студентами. Уже крепко стоит на ногах гордый форум "Безмолвие", и еще форум "Лотоса" давно обжит новыми поколениями будущих Будд и Иисусов, колдуны и эзотерики давно спорят в благоустроенном форумом темах, а мы не можем забыть сводчатые подвальчики под старым форумом Безмолвия. И каждый год мы собираемся здесь, смотрим друг на друга и ведем учет, кто есть, а кого уже нет. Здесь мы разговариваем про жизнь и про медитацию. Как и тогда, давным-давно…

Так было и на этот раз, но только разговор почему-то не клеился. Никто не высказал ни одной интересной идеи, никто не возразил тому, что было высказано, и мы вдруг почувствовали, что последняя интересная встреча состоялась в прошлом году на "Кухне" и что теперь мы можем только повторяться.

— Мы вступили в тот прекрасный возраст, когда идеи и взгляды наконец обрели законченную форму и законченное содержание, — с горькой иронией объявил Fokusima, доктор наук, тот ещё член и корреспондент всяких академий.

— Веселенькая история, — заметил Войтенко — директор одного «хитрого» института. — А что ты называешь законченным содержанием?

— Это когда к тому, что есть, уже ничего нельзя прибавить, — мрачно пояснил Fokusima. — Дальше начнется естественная убыль, а вот прибавления никакого. Интеллектуальная жизнь человека имеет ярко выраженный максимум. Где-то в районе сорока пяти…

— Можешь не пояснять, знаем без твоих лекций. А вообще-то, ребята, я просто не могу поверить в то, что уже не способен воспринять ничего нового, ни одной новой теории, ни одной новой науки. Просто ужас!

Lever, кругленький маленький мистик с уникальной манерой говорить быстро, проглатывая окончания и целые слова, вовсе не походил на сорокапятилетнего мужчину. При всяком удобном случае ему об этом напоминали.

— Тебе, Соня, жутко повезло. Ты был болезненным ребенком с затяжным инфантилизмом. Ты еще можешь не только выдумать новую теорию пространства-времени, но даже выучить старую.

Все засмеялись, вспомнив, что Соня, сдавала«относительность» четыре раза.

Lever быстро отхлебнул из своей рюмки и улыбнулся.

— Не беспокойтесь, никаких новых теорий не будет.

— Это почему же? — спросил Войтенко.

— Не то время и не то воспитание.

— Что-то не понятно.

— Я не совсем правильно выразилась, — начала пояснять Соня. — Конечно, новые теории будут, но, так сказать, в плане уточнения старых теорий. Вроде как вычисление еще одного жизни в Бордо или прибавление к сумме еще одного члена бесконечной прогрессии. А чтобы создать что-то совершенно новое — ни-ни…

Lever сделал значительное ударение на слове «совершенно»…

Услышав, что у нас завязывается разговор, к нам начали подтягиваться из других тем и даже форумов.

— Тогда определи, что ты называешь «совершенно новой теорией».

— Ну, например, осознание по отношению к эфирному телу.

— Ха-ха! — как бы очнувшись от дремоты, громыхнул Сшонэ. Он поднял алюминиевый костыль — грустный сувенир войны — и, ткнув им Соню в бок, обратился ко всем сразу: — Этот занюханый эзотерик весь прогнивший на сквозь хочет сказать, что Бог не есть следующий член бесконечной прогрессии после Иисуса. Ха-ха, батенька! Давай новый пример, а то я усну.

— Ладно. Возьмем Будду. Он открыл медитацию…

— Ну и что?

— А то, что это открытие было революционным, оно сразу объединило эзотериков и мистиков, на нем возникла новая религия.

— Ну и что? — продолжал настаивать Сшонэ. Как большинство безногих, он был склонен к полноте. Сейчас он был просто толстым, с рыхлым, сильно состарившимся лицом.

— А то, что Будда не имел никакого понятия о возрасте и его упругом эфире. И ни о каком Мире в этом мире. Это Арджуна толкал Будду в свои уравнения.

Сшонэ закинул голову и неестественно захохотал.

— Перестань, Левис, — прикрикнул на него Сшонэ. — Что-то в Сониных словах есть, хотя?...Сонины ли эти слова?...может копипаст? Ладно, говори дальше, Соня, не обращай внимания.

— Я уверен, если бы Будда был умным, ну, хотя бы таким как мы…

Ребята вокруг весело загалдели.

— Не смейтесь. Если бы он был таким умным, он бы не сделал ни одного открытия…

Все мгновенно утихли и уставились на Войтенко. Его глаза растерянно перебегали с одного на другого.

— У нас в институте работает целая группа толковых парней и девчат. Они никогда не лезут в журналы, для того чтобы найти там намек на решение задачи. Они просто пробуют. Делают и так и сяк, как попало. Вроде Будды.

— Вот видишь! У них что-нибудь получается?

— Представьте себе, да. И, нужно сказать, самые офигительные решения получаются именно у них…

Наш членкор Lever не выдержал.

— Сейчас вы начнете доказывать, что научной работой лучше всего заниматься, ничего не зная. У мистиков всегда есть склонность поиграть в парадоксы. Но сейчас не тот возраст…

— Надоел ты со своим возрастом. Пусть говорит Соня...словами великих и мудрых. Значит, Будда, говоришь, работал «методом тыка»?

— Конечно. Он был просто любознательным парнем. А что будет, если по магниту стукнуть головой Leverа? А что будет, если магнит нагреть докрасна? А будут ли светиться у Сшонэ глаза, если его подержать голодным? И так далее. Самые нелепые «а что будет, если…». И вот, задавая себе кучу вопросов, он отвечал на них при помощи эксперимента. Поэтому он и наоткрывал тьму всяких тем и подразделов, которые дальше оформили новые участники. А вот нам, умным, кажется, что больше не существует никаких «а что будет, если…». У нас теория на первом плане…

— Н-да, — неопределенно промычал членкор Lever и отошел в сторону. За ним пошло еще несколько человек.

— Есть очень простой способ обнаружить Будду, — вмешался в разговор Димка ДК не ясно откуда-то матерелизовавшийся, наш выдающийся теоретик, тоже доктор и тоже членкор и медитатор в одном лице. Мы всегда его недолюбливали за его чересчур аристократические манеры.

— Ну-ка выкладывай твой способ выявить Будду.

— Нужно объявить всесоюзный конкурс на наибольшее и наилучшее количество «а что будет, если…». Участники конкурса сами себе задают вопросы и сами отвечают. Конечно, при помощи эксперимента и медитации...я настаиваю и подчёркиваю...медитации.

— Недурно. В твоем предложении есть изюминка. Но вся беда в том, что на многие «а что будет, если…» можно ответить и не ставя эксперименты.

— Так вот, «Буддийским» вопросом будет тот, на который современная теория ответа дать не может.

Эта идея всем понравилась. Эзотерики оживились и начали «играть в Будду». «А что будет, если…» послышалось с разных концов форума, а после народ собрался вместе, и игра приняла бурный и веселый характер. Сами задавали самые дикие вопросы и сами же на них отвечали.

— А что будет, если Димке ДК надеть очки?

— А что будет, если в коровьем молоке сварить Сшонэ?

— А что будет, если сквозь человека пропустить импульс тока в миллион ампер за миллионную долю секунды?

— А что будет, если…

Вопросы сыпались непрерывно. Отвечали на них все сразу. Пошли вычисления, уравнения, ссылки на источники, в общем, был привлечен весь арсенал физических знаний, и вскоре выяснилось, что задать «фарадеевский» вопрос очень трудно, но можно. И, черт возьми, таким вопросом почти всегда оказывался тот, над решением которого как раз и билась современная физика. Войтенко, заваривший эту кутерьму, разочарованно вздохнул:

— А я — то думал, что мы войдем в ходатайство в президиум форума Безмолвие о создании актива Буддийских исследований.

— Ребята, а вы помните Стаса? Ведь мы его на форуме так и называли — Будда не евший мяса!

Мы стихли. Все взоры обратились на Андрея Осипова — главного организатора нынешнего «капустника». долговязый, обидчивый и нудный, он никогда не пыталась казаться умным.

— Андрюшенька, почему среди нас нет Стаса?

— Ребята, сегодня он не может.

— Почему?

— У него ночное дежурство в клинике… Кроме того, он сказал…

— Что?

— Он сказал, что ему неловко посещать наши вечера. Там, говорит, собираются академики, в крайнем случае, кандидаты в Иисусы, а я… В общем, понимаете…

В общем, мы понимали. Мы считали, что Стасу крупно не повезло и виноват он в этом сам. Достаточно было посмотреть, как он не ел обычного вкусного мяса, чтобы убедиться, что ничего путного из него не получится. Вместо того чтобы, как положено, откусить приличный кусок мяса, он усаживался в медитацию и часами любовался дикими фигурами, которые выписывал электронный луч его мозга. «Стас, заэкранируй провода, иначе ничего не выйдет…» — «Это и дурак знает, что если заэкранировать провода, то все получится. А вот что будет, если они не заэкранированы?» — «Чудак, обыкновенные наводки. Божественный ток, волны вселенной установка в соседней лаборатории…»

Стас таинственно улыбался и экранировал провода. Фигуры на экране изменялись, но оставались такими же дикими. «Ты плохо заэкранировал. Закрой крышку прибора». Он закрывал, но положение нисколько не улучшалось. «Заземли корпус». Он заземлял, и картина становилась еще хуже. Ни у кого другого не получалось так, как у Стаса. Вместо того чтобы найти характеристику своего мозга, он исписывал толстенную клеенчатую тетрадь. Его отчет о проделанной работе читался как фантастическая повесть о странном поведении его мозга, когда он заэкранирован, когда не заэкранирован, когда усилительную медитацию обдувает воздух от вентилятора и когда на ней лежит мокрая тряпка пахнущая свежим мясом. В конце концов, все окончательно запутывалось, и ему ставили очередной «незачет».

У нас на форуме Безмолвие всегда была проблема умыться побыстрее. Участники любили поспать и в семь утра мчались к очередной горячей теме все сразу. Там начиналась жуткая толчея. Однажды Стас стал организатором коллективного коллапса на форуме. Стояла большая очередь к горячей теме, а он склонился над раковиной и что-то колдовал.

«Стас, ты что, уснул?»

«Нет. Вот посмотри…»

Раковина засорилась, в ней почти до краев стояла мутная вода. Стас бросил на воду щепотку зубного порошка, и комочки быстро разбежались по сторонам.

«Подумаешь! Поверхностное натяжение… Отойди…»

Стас и не думал отходить.

«А вот смотри теперь…»

Он снова бросил в воду щепотку порошка, но на этот раз частички бросились навстречу друг другу и собрались кучкой. Мы остолбенели.

«А ну сделай еще…»

Он повторил опыт. Оказывается, если сбрасывать порошок с одной высоты, то он разбегался, если с другой — собирался в кучу.

Мистики от пятого колена позатыкали в раковинах трубы и стали сыпать на воду зубной порошок. Будущий членкор Lever экспериментировал с гашишом, вытряхнутым из папиросной гильзы. Элегантный теоретик Димка ДК принес три сорта пудры, скрестил ноги и начал усиленно медитировать, пытаясь в очередной раз остановить внутренний диалог.

Притащили толченый сахар, соль, серу от спичек, порошки от головной боли и еще черт знает что. В туалете форума водворилась напряженная исследовательская атмосфера. Порошки вели себя самым чудовищным образом. На поверхности воды они собирались в комки, разбегались по краям раковины, тонули, после вновь всплывали, кружились на месте, образовывали туманности и планетные системы, бегали по прямой линии и даже подпрыгивали. И все это зависело от высоты, с которой их сбрасывали, от того, как их сбрасывали, от уровня воды в раковине, есть ли в воде мыло или нет, и бросали ли раньше в воду другие порошки. Все, что знали эзотерики о поверхностном натяжении еще с раннего детства, рухнуло, как карточный домик, здесь, в простой отхожей форума Безмолвие, и виновным в этом был Стас.

— Жаль, что его здесь нет. Любопытный парень, — вздохнул Lever. — Настоящий Будда. Только неудавшийся.

— Наверное, задавал себе не те вопросы…

— Товарищи, а что будет, если… я не приду вовремя домой?

Был час ночи. Мы расхохотались. Это сказал Миша Чайт, мистик-любитель, как мы его называли за страсть публиковать популярные статьи от своего имени. Специальность у него была совсем другая. Всем было известно, что у Миши Чайта, страшно ревнивая и взбалмошная жена.

Мы стали одеваться и расходиться.

На улице моросил дождик, движение стихло. Прощаясь, ребята торопились к стоянкам такси. У входа в клуб задержались четверо: Lever, Войтенко, Димка ДК и Сшонэ. Несколько минут мы молча курили бамбук.

— Здесь в наше время ходил трамвай, — сказал Lever. — Однажды я застал Стаса на этом самом месте с поднятой вверх головой. Знаете, что он наблюдал, наверное, часа два?

Мы не знали.

— Цвет искры между трамвайной дугой и его мыслью. Он мне сказал, что стоит здесь уже целую неделю и что есть связь между цветом искры и погодой. Совсем недавно я прочитал об этом, как об открытии…

— А не навестить ли нам его сейчас? — предложил Сшонэ. — Неудобно как-то… Мы собираемся, а он на отшибе…

— Идея. Пошли, — откликнулся Lever.

Мы всегда очень любили Lever за его решительность. И сейчас, много лет спустя, он остался таким же. Высокий, тощий, в черепашьих очках он быстро зашагал по проспекту Маркса в сторону улицы форума Неосферы. У гостиницы «Националь» мы остановились. Членкор сказал:

— Пойду куплю в ресторане бутылку вина....или гашиша из Афгана, Стас его очень уважал

Lever знал ход в буфет через кухню. Он скрылся в темной подворотне, и через несколько минут мы услышали, как кто-то, наверное модератор или админ, кричал ему вслед:

— Пьяницы несчастные! Наркоманы грёьаные Мало вам дня! Лезете через запрещенное помещение!

Но задача была выполнена.

Вскоре такси мчало нас на другой форум, где можно было найти Стаса.

Форум был расскрыт в большом парке. Мы расстались с такси у ворот и пошли по мокрой асфальтовой дорожке между высокими кустарниками и деревьями. Моросил весенний дождик, и молодые листья, как светляки, трепетали в лучах электрических фонарей. Войтенко громко и вдохновенно рассказывал, как ему удалось наблюдать в пузырьковой камере треки К-мезонов и процесс рождения резонансных частиц. Димка ДК хвастался своей истинной медитацией, для которого все необходимое можно купить в любой аптеке, а Lever назвал их «чижиками», потому что их штучки не шли ни в какое сравнение с его универсальной цифровой машиной, которая вчера обучала его игре в шахматы. На мгновение мы остановились. Дорожку переходили два санитара с носилками, закрытыми простыней…

— Этому до форточки наши медитации и помыслы, — вздрогнул Lever. — Там, наверное, пустота…

Мы посмотрели на невысокое здание с колоннами. На сером фронтоне четко выступал барельеф, изображавший борьбу римских воинов с галлами.

До здания где можно было обнаружить тело Стаса они дошли молча.

Стас встретил их растерянно и смущенно. На нем был незастегнутый белый халат, в руках он вертел приличного вида кальян, который мешала ему пожать наши руки.

— Слушай, ты совсем обкурился, я имею в виду — вошёл в тему! — рявкнул Lever.

Уточнение было совсем некстати. На языке двух наук — медицины и мистики — титул «доктор» звучит очень двусмысленно. Стас совсем стушевался. Они пошли за ним по затемненному коридору.

Он только шептал:

— Теперь сюда, мальчики. Сюда. Наверх. Направо…

— Громко говорить не полагается, — назидательно сказал Lever, обращаясь к басистому Димке ДК.

В небольшом кабинете, освещенном только настольной лампой, они расселись вокруг письменного стола. Lever вытащил из карманов две бутылки цинандали и торжественно поставил перед смущенным Стасом.

— Ух вы, черти полосатые! — вполголоса воскликнул он. — С «капустника»?

— Точно. Болтали о Будде, вспомнили тебя. Ты чего прячешься?

— Да нет, что вы… Я сейчас…

Стас скрылся в коридоре, и мы принялись рассматривать кабинет Стаса. Ничего особенного. Шкафы вдоль стен, забитые бумагами, наверное, папиросная особого сорта, сбоку какой-то прибор, у раковины столик со склянками. И письменный стол.

Lever взял со стола книжку и шепотом прочитал:

— «Осознанный сон». Мистика заползает и сюда.

— Не хотел бы я заниматься Мистикой здесь… — невнятно пробормотал Сшонэ. — Мистика в таком грязном месте по соседству с эзотериками. Как-то не вяжется…

— Может быть, мистика когда-нибудь посодействует закрытию этой нерентабельной эзотерике.

Стас вошел бесшумно, неся целую охапку химических мензурок самых различных размеров.

— Случай, когда размер сосуда не имеет значения, — сказал членкор. — Все с делениями.

Разлили.

— За двадцать пять лет…

— За двадцать пять лет…

Потом выпили за здоровье друг друга. Теперь этот тост стал почти необходимым.

— Рассказывай, что ты здесь делаешь.

Стас пожал плечами:

— Всякую всячину. Вожусь с больными…

— Ты и впрямь научился лечить?

— Что вы! Конечно, нет. Я на диагностике…

— Это?…

— Это значит — помогаю достичь осознанности.

— У вас оперируют мозг?

— Бывает и такое. Но чаще всего операции, связанные с глупастью нервных путей.

— Интересно?

— Бывает интересно…

— А исследованиями можно заниматься?

— У нас что ни больной, то исследование.

— Страсть люблю рассказы об интересных больных. Расскажи что-нибудь, Стас. Какой-нибудь экстравагантный случай.

Lever выпил еще и придвинул свой стул поближе к письменному столу.

Стас нервным движением руки поправил очки у Lever на переносице в тонкой металлической оправе.

— Меня больше всего интересуют случаи потери памяти в связи с различными заболеваниями…

— Как это — потеря памяти?

— У одних — полная потеря, у других — частичная.

— Недавно я прочитал работу Владимира Есакова «Робот без памяти», - сказал Lever, явно гордясь этим обстоятельством.

— Я тоже читал эту работу. Чепуха. То, что получил Владимир Есаков на основе математической логики, совершенно неприменимо к людям, потерявшим память. Их поведение куда сложнее…

— Я всегда задумывался над тем, где она помещается, эта память, — сказал Димка ДК.

Стас оживился.

— Вот именно, где? Можно с большой достоверностью сказать, что в мозгу нет специального центра памяти.

— Может быть, в каких-нибудь молекулах…

— Вряд ли, — заметил Стас. — Память слишком устойчива, чтобы быть записанной на молекулярном уровне. В результате непрерывного обмена веществ молекулы вовремя обновляются…

Мы задумались. Когда говоришь со Стасом, вещи, которые кажутся простыми, вдруг начинают выглядеть чудовищно сложными и запутанными.

— Что это за машина? — спросил Сшонэ, приподняв чехол над небольшим столом.

— Это старая модель электроэнцефалографа.

— А, ну да, волны головного мозга?

— Да. Восьмиканальная машина. Сейчас есть гораздо лучше.

Стас открыл ящик стола и вытащил кипу тонких папиросных бумаг.

— Вот электроэнцефалограммы людей, потерявших память…

Мы посмотрели на графики кривых, имевших почти строго синусоидальную форму.

— А вот биотоки мозга нормальных людей.

— Здорово! Значит, можно при помощи этой шарманки сразу определить, есть у человека память или нет…

— Совершенно безошибочно. Правда…

— Что?

— Откровенно говоря, я не считаю термин «биотоки мозга» законным.

— Почему?

— Ведь мы снимаем электропотенциалы не с мозга. Он заэкранирован черепной коробкой, затем слоем ткани, богатой кровеносными сосудами, кожей…

— Но частоты-то малые…

— Все равно. Я сделал расчет. Если учесть проводимость экранировки, то нужно допустить, что в мозгу гуляют чудовищные электропотенциалы. На животных это не подтвердилось…

Мы выпили еще.

— Тогда что же это такое?

— Это биотоки тканей, к которым мы прикладываем электроды.

— Гм… Но ведь доказано, что эти кривые имеют связь с работой мозга. Например, вот эта память…

— Ну и что же?… Разве мозг работает сам по себе?

— Ты хочешь сказать, что память…

Стас улыбнулся и встал.

— Хотите, я сниму биотоки с ваших голов?

Lever почесал затылок и обвел нас глазами....это было рисковано...

— Рискнем, ребята?

Они рискнули, но почему-то почувствовали себя очень неловко. Как будто оказались на приеме у врача, от которого ничего не скроешь.

Первым сел в кресло Димка ДК. Lever никогда не рисковал быть первым в таких случаях Стас приладил у него на голове восемь электродов и включил электроэнцефалограф. Медленно поползла бумажная лента. Перья оставались неподвижными…

— Никакой работы головного мозга, — прокомментировал Сшонэ.

— Прибор еще не разогрелся.

Вдруг мы вздрогнули. Тишину резко прорезало громкое скрипение острого металла о бумагу. Мы уставились на ленту. По ней, как сумасшедшие, с огромным размахом царапали восемь перьев, оставляя после себя причудливую линию.

— «Пипец ДК» , - облегченно вздохнув, продекламировал Lever. — Теперь проверь мозги у Сшонэ. Это очень важно для ученого совета нашего форума. Он там председатель.

Мы выразили удивление, когда обнаружили, что у Сшонэ биотоки точно такие же, как у Димки ДК, у Сшонэ и у Lever. Если разница и была, мы могли ее не заметить. Мы вопросительно уставились на Стаса. Он таинственно улыбнулся.

— Ребята, электроэнцефалограммы одинаковые потому, что вы, так сказать, на одном уровне опьянения. У пьяных всегда так… Как у шизофреников или эпилептиков перед приступом очередной глупасти…

Нам стало неловко, и они выпили еще. Стас остановил ленту и, покопавшись в бумагах, показал нам еще несколько электроэнцефалограмм.

— Вот запись биотоков мозга спящего человека. А вот — типичная кривая бодрствования. На альфа-ритм накладывается тета и гамма…

— Любопытно, — задумчиво произнес Lever, ваще не вкуривая о чём речь. — Так где же, по-твоему, находится память человека?

Стас начал нервно заталкивать бумаги в стол. Потом он сел и по очереди посмотрел на каждого из них.

— Не темни, Стас. Мы чувствуем, что ты что-то знаешь. Где память, говори…

Lever приподнялся и шутливо взял Стаса за борта халата. Он у него был расстегнут, под ним виднелся старенький потертый пиджак.

— Ну, если вы так настаиваете…

— Хорошенькое дело, настаиваем! Мы просто требуем. Должны же мы знать, куда мы складываем нашу драгоценную эрудицию, за которую государство так щедро платит!

Lever никогда не был тактичным человеком. Его мышление было идиотски логичным и отвратительно прямолинейным. Когда он так сказал, Сшонэ показалось, что в глазах у Стаса блеснула злая искорка. Он плотно сжал губы, встал из-за стола и подошел к одному из шкафов. Он вернулся, держа в руках человеческий череп, обыкновенный череп, который можно увидеть в биологическом кабинете в любой школе. Ни слова не говоря, он поставил его на стол рядом с электроэнцефалографом и начал прилаживать на нем электроды. Мы окаменели от изумления.

Когда электроды оказались на месте, Стас пристально посмотрел на них из темноты, затем повернул тумблер.

Восемь перьев, все одновременно, пронзительно взвизгнули и заплясали на бумаге. Как загипнотизированные, мы смотрели в насмешливые пустые глазницы. А прибор продолжал торопливо и взволнованно выписывать лихорадочную кривую биотоков бодрствующего человека.

— Вот так… — назидательно сказал Стас. Они встали и поспешно стали с ним прощаться, боясь еще раз взглянуть на столик рядом с электроэнцефалографом.

В темноте они сбились с пути, долго шли по высокой мокрой траве, обходя низкие темные здания, шагали вдоль металлической решетки, за которой простиралась тускло освещенная сырая улица. Ветки шиповника цеплялись за плащи и противно царапали по поверхности. Когда, наконец, они вышли из ворот и остановились, чтобы передохнуть, наш членкор Lever сказал:

— Нет водки. Конечно, наводки от сетевого тока…

С этой удобной, успокоительной мыслью они уныло разъехались по домам…

Плагиатор моет плагиатора.

http://books.rusf.ru/unzip/add-2003/xus ... 13.htm?1/2

Анатолий ДНЕПРОВ

КОГДА ЗАДАЮТ ВОПРОСЫ...

Эти ежегодные встречи мы называли "капустниками" в память о далеких
призрачных временах, когда мы были студентами. Уже стоит на Ленинских горах
шпилястый университет, и еще пятиэтажный ковчег физфака давно обжит новыми
поколениями будущих Ломоносовых и Эйнштейнов, физики и лирики давно спорят в
благоустроенном зале со звуконепроницаемыми стенками, а мы не можем забыть
сводчатые подвальчики под старым клубом МГУ на улице Герцена. И каждый год
мы собираемся здесь, смотрим друг на друга и ведем учет, кто есть, а кого
уже нет. Здесь мы разговариваем про жизнь и про науку. Как и тогда,
давным-давно...
Так было и на этот раз, но только разговор почему-то не клеился. Никто
не высказал ни одной интересной идеи, никто не возразил тому, что было
высказано, и мы вдруг почувствовали, что последняя интересная встреча
состоялась в прошлом году и что теперь мы можем только повторяться.
- Мы вступили в тот прекрасный возраст, когда идеи и взгляды наконец
обрели законченную форму и законченное содержание, - с горькой иронией
объявил Федя Егорьев, доктор наук, член-корреспондент академии.
- Веселенькая история, - заметил Вовка Мигай - директор одного
"хитрого" института. - А что ты называешь законченным содержанием?
- Это когда к тому, что есть, уже ничего нельзя прибавить, - мрачно
пояснил Федя. - Дальше начнется естественная убыль, а вот прибавления
никакого. Интеллектуальная жизнь человека имеет ярко выраженный максимум.
Где-то в районе сорока пяти...
- Можешь не пояснять, знаем без твоих лекций. А вообще-то, ребята, я
просто не могу поверить в то, что уже не способен воспринять ничего нового,
ни одной новой теории, ни одной новой науки. Просто ужас!
Леонид Самозванцев, кругленький маленький физик с уникальной манерой
говорить быстро, проглатывая окончания и целые слова, вовсе не походил на
сорокапятилетнего мужчину. При всяком удобном случае ему об этом напоминали.
- Тебе, Ляля, жутко повезло. Ты был болезненным ребенком с затяжным
инфантилизмом. Ты еще можешь не только выдумать новую теорию
пространства-времени, но даже выучить старую.
Все засмеялись, вспомнив, что Ляля, то бишь Леня, сдавал
"относительность" четыре раза.
Самозванцев быстро отхлебнул из своей рюмки и улыбнулся.
- Не беспокойтесь, никаких новых теорий не будет.
- Это почему же? - спросил Мигай.
- Не то время и не то воспитание.
- Что-то не понятно.
- Я не совсем правильно выразился, - начал пояснять Ляля. - Конечно,
новые теории будут, но, так сказать, в плане уточнения старых теорий. Вроде
как вычисление еще одного десятичного знака числа "пи" или прибавление к
сумме еще одного члена бесконечной прогрессии. А чтобы создать что-то
совершенно новое - ни-ни...
Самозванцев сделал значительное ударение на слове "совершенно"...
Услышав, что у нас завязывается разговор, к нам начали подходить ребята
с разных углов низенькой, но широкой комнаты.
- Тогда определи, что ты называешь "совершенно новой теорией".
- Ну, например, электромагнитная теория света по отношению к эфирной
теории.
- Ха-ха! - как бы очнувшись от дремоты, громыхнул Георгий Сычев. Он
поднял алюминиевый костыль - грустный сувенир войны - и, ткнув им Лялю в
бок, обратился ко всем сразу: - Этот физико-гегель хочет сказать, что
Максвелл не есть следующий член бесконечной прогрессии после Юнга. Ха-ха,
батенька! Давай новый пример, а то я усну.
- Ладно. Возьмем Фарадея. Он открыл электромагнитную индукцию...
- Ну и что?
- А то, что это открытие было революционным, оно сразу объединило
электричество и магнетизм, на нем возникла электротехника.
- Ну и что? - продолжал настаивать Сычев. Как большинство безногих, он
был склонен к полноте. Сейчас он был просто толстым, с рыхлым, сильно
состарившимся лицом.
- А то, что Фарадей не имел никакого понятия о твоем Юнге и его упругом
эфире. И ни о каком Максвелле. Это Максвелл толкал Фарадея в свои уравнения.
Сычев закинул голову и неестественно захохотал.
- Перестань, Жорка, - прикрикнул на него Мигай. - Что-то в Лялиных
словах есть. Говори дальше, Ляля, не обращай на него внимания.
- Я уверен, если бы Фарадей был умным, ну, хотя бы таким как мы...
Ребята вокруг весело загалдели.
- Не смейтесь. Если бы он был таким умным, он бы не сделал ни одного
открытия...
Все мгновенно утихли и уставились на Самозванцева. Его глаза растерянно
перебегали с одного на другого.
- У нас в институте работает целая группа толковых парней и девчат. Они
никогда не лезут в журналы, для того чтобы найти там намек на решение
задачи. Они просто пробуют. Делают и так и сяк, как попало. Вроде Фарадея.
- Вот видишь! У них что-нибудь получается?
- Представьте себе, да. И, нужно сказать, самые оригинальные решения
получаются именно у них...
Наш членкор не выдержал.
- Сейчас вы начнете доказывать, что научной работой лучше всего
заниматься, ничего не зная. У физиков всегда есть склонность поиграть в
парадоксы. Но сейчас не тот возраст...
- Надоел ты со своим возрастом. Пусть говорит Ляля. Значит, Фарадей,
говоришь, работал "методом тыка"?
- Конечно. Он был просто любознательным парнем. А что будет, если по
магниту стукнуть молотком? А что будет, если магнит нагреть докрасна? А
будут ли светиться у кошки глаза, если ее подержать голодной? И так далее.
Самые нелепые "а что будет, если...". И вот, задавая себе кучу вопросов, он
отвечал на них при помощи эксперимента. Поэтому он и наоткрывал тьму всяких
явлений и эффектов, которые дальше оформили новые теории. А вот нам, умным,
кажется, что больше не существует никаких "а что будет, если...". У нас
теория на первом плане...
- Н-да, - неопределенно промычал членкор и отошел в сторону. За ним
пошло еще несколько человек.
- Есть очень простой способ обнаружить Фарадея, - вмешался в разговор
Николай Завойский, наш выдающийся теоретик, тоже доктор и тоже членкор. Мы
всегда его недолюбливали за его чересчур аристократические манеры.
- Ну-ка выкладывай твой способ выявить Фарадея.
- Нужно объявить всесоюзный конкурс на наибольшее и наилучшее
количество "а что будет, если...". Участники конкурса сами себе задают
вопросы и сами отвечают. Конечно, при помощи эксперимента.
- Недурно. В твоем предложении есть изюминка. Но вся беда в том, что на
многие "а что будет, если..." можно ответить и не ставя эксперименты.
- Так вот, "фарадеевским" вопросом будет тот, на который современная
теория ответа дать не может.
Эта идея всем понравилась. Физики оживились и начали "играть в
Фарадея". "А что будет, если..." послышалось с разных концов зала, а после
народ собрался вместе, и игра приняла бурный и веселый характер. Сами
задавали самые дикие вопросы и сами же на них отвечали.
- А что будет, если кашалоту надеть очки?
- А что будет, если в коровьем молоке сварить метеор?
- А что будет, если сквозь человека пропустить импульс тока в миллион
ампер за миллионную долю секунды?
- А что будет, если...
Вопросы сыпались непрерывно. Отвечали на них все сразу. Пошли
вычисления, уравнения, ссылки на источники, в общем, был привлечен весь
арсенал физических знаний, и вскоре выяснилось, что задать "фарадеевский"
вопрос очень трудно, но можно. И, черт возьми, таким вопросом почти всегда
оказывался тот, над решением которого как раз и билась современная физика.
Ляля Самозванцев, заваривший эту кутерьму, разочарованно вздохнул:
- А я - то думал, что мы войдем в ходатайство в президиум академии о
создании НИИ фарадеевских исследований.
- Ребята, а вы помните Алешку Монина? Ведь мы его на курсе так и
называли - Фарадей!
Мы стихли. Все взоры обратились на Шуру Корневу - главного организатора
нынешнего "капустника". Рыжая, веснушчатая, она никогда не пыталась казаться
красивой.
- Шуренок, почему среди нас нет Алика?
- Ребята, сегодня он не может.
- Почему?
- У него ночное дежурство в клинике... Кроме того, он сказал...
- Что?
- Он сказал, что ему неловко посещать наши вечера. Там, говорит,
собираются академики, в крайнем случае, кандидаты, а я... В общем,
понимаете.....
В общем, мы понимали. Мы считали, что Монину крупно не повезло и
виноват он в этом сам. Достаточно было посмотреть, как он выполнял
лабораторные работы по физике, чтобы убедиться, что ничего путного из него
не получится. Вместо того чтобы, как положено, снять частотную
характеристику генератора, он усаживался у осциллографа и часами любовался
дикими фигурами, которые выписывал электронный луч. "Алик, заэкранируй
провода, иначе ничего не выйдет..." - "Это и дурак знает, что если
заэкранировать провода, то все получится. А вот что будет, если они не
заэкранированы?" - "Чудак, обыкновенные наводки. Сетевой ток, рентгеновская
установка в соседней лаборатории..."
Алик таинственно улыбался и экранировал провода. Фигуры на экране
изменялись, но оставались такими же дикими. "Ты плохо заэкранировал. Закрой
крышку прибора". Он закрывал, но положение нисколько не улучшалось. "Заземли
корпус". Он заземлял, и картина становилась еще хуже. Ни у кого другого не
получалось так, как у Алика. Вместо того чтобы найти характеристику
генератора, он исписывал толстенную клеенчатую тетрадь. Его отчет о
проделанной работе читался как фантастическая повесть о странном поведении
генератора, когда он заэкранирован, когда не заэкранирован, когда
усилительную лампу обдувает воздух от вентилятора и когда на ней лежит
мокрая тряпка. В конце концов, все окончательно запутывалось, и ему ставили
очередной "незачет".
У нас в общежитии на Стромынке всегда была проблема умыться побыстрее.
Студенты любили поспать и в семь утра мчались к умывальникам все сразу. Там
начиналась жуткая толчея. Однажды Монин стал организатором коллективного
опоздания на лекции. Стояла большая очередь к умывальнику, а он склонился
над раковиной и что-то колдовал.
"Фарадей, ты что, уснул?"
"Нет. Вот посмотри..."
Раковина засорилась, в ней почти до краев стояла мутная вода. Алик
бросил на воду щепотку зубного порошка, и комочки быстро разбежались по
сторонам.
"Подумаешь! Поверхностное натяжение... Отойди..."
Алик и не думал отходить.
"А вот смотри теперь..."
Он снова бросил в воду щепотку порошка, но на этот раз частички
бросились навстречу друг другу и собрались кучкой. Мы остолбенели.
"А ну сделай еще..."
Он повторил опыт. Оказывается, если сбрасывать порошок с одной высоты,
то он разбегался, если с другой - собирался в кучу.
Физики от первого до пятого курсов позатыкали в раковинах трубы и стали
сыпать на воду зубной порошок. Будущий членкор Федя Егорьев
экспериментировал с табаком, вытряхнутым из папиросной гильзы. Элегантный
теоретик Завойский принес три сорта пудры. Притащили толченый сахар, соль,
серу от спичек, порошки от головной боли и еще черт знает что. В туалете
водворилась напряженная исследовательская атмосфера. Порошки вели себя самым
чудовищным образом. На поверхности воды они собирались в комки, разбегались
по краям раковины, тонули, после вновь всплывали, кружились на месте,
образовывали туманности и планетные системы, бегали по прямой линии и даже
подпрыгивали. И все это зависело от высоты, с которой их сбрасывали, от
того, как их сбрасывали, от уровня воды в раковине, есть ли в воде мыло или
нет, и бросали ли раньше в воду другие порошки. Все, что знали физики о
поверхностном натяжении еще со второго курса, рухнуло, как карточный домик,
здесь, в туалетной комнате, и виновным в этом был Алешка Монин.
- Жаль, что его здесь нет. Любопытный парень, - вздохнул Федя
Егорьев. - Настоящий Фарадей. Только неудавшийся.
- Наверное, задавал себе не те вопросы...
- Товарищи, а что будет, если... я не приду вовремя домой?
Был час ночи. Мы расхохотались. Это сказал Абрам Чайтер,
атомщик-любитель, как мы его называли за страсть публиковать популярные
статьи по атомной физике. Специальность у него была совсем другая. Всем было
известно, что у Абрама страшно ревнивая и взбалмошная жена.
Мы стали одеваться и расходиться.
На улице моросил дождик, движение стихло. Прощаясь, ребята торопились к
стоянкам такси. У входа в клуб задержались четверо: Федя Егорьев, Вовка
Мигай, Ляля Самозванцев и я. Несколько минут мы молча курили.
- Здесь в наше время ходил трамвай, - сказал Федя. - Однажды я застал
Алика на этом самом месте с поднятой вверх головой. Знаете, что он наблюдал,
наверное, часа два?
Мы не знали.
- Цвет искры между трамвайной дугой и проволокой. Он мне сказал, что
стоит здесь уже целую неделю и что есть связь между цветом искры и погодой.
Совсем недавно я прочитал об этом, как об открытии...
- А не навестить ли нам его сейчас? - предложил я. - Неудобно как-то...
Мы собираемся, а он на отшибе...
- Идея. Пошли, - откликнулся Федя.
Мы всегда очень любили Федю за его решительность. И сейчас, много лет
спустя, он остался таким же. Высокий, тощий, он быстро зашагал по проспекту
Маркса в сторону улицы Горького. У гостиницы "Националь" мы остановились.
Членкор сказал:
- Пойду куплю в ресторане бутылку вина.
Федя знал ход в буфет через кухню. Он скрылся в темной подворотне, и
через несколько минут мы услышали, как кто-то, наверное дворник или повар,
кричал ему вслед:
- Пьяницы несчастные! Мало вам дня! Лезете через запрещенное помещение!
Но задача была выполнена.
Вскоре такси мчало нас в другой конец города, где работал Алик Монин.
Больница помещалась в большом парке. Мы расстались с такси у ворот и
пошли по мокрой асфальтовой дорожке между высокими кустарниками и деревьями.
Моросил весенний дождик, и молодые листья, как светляки, трепетали в лучах
электрических фонарей. Мигай громко и вдохновенно рассказывал, как ему
удалось наблюдать в пузырьковой камере треки К-мезонов и процесс рождения
резонансных частиц. Самозванцев хвастался своим квантовым генератором, для
которого все необходимое можно купить в любой аптеке, а Федя назвал их
"чижиками", потому что их штучки не шли ни в какое сравнение с его
универсальной цифровой машиной, которая вчера обучала его игре в шахматы. На
мгновение мы остановились. Дорожку переходили два санитара с носилками,
закрытыми простыней...
- Этому до форточки наши генераторы и резонансные частицы, - вздрогнул
Мигай. - Там, наверное, морг...
Мы посмотрели на невысокое здание с колоннами. На сером фронтоне четко
выступал барельеф, изображавший борьбу римских воинов с галлами.
До здания нейрохирургического отделения мы дошли молча.
Алик Монин встретил нас растерянно и смущенно. На нем был незастегнутый
белый халат, в руках он вертел вечную ручку, которая мешала ему пожать наши
руки.
- Слушай, ты совсем доктор, я имею в виду - лекарь! - рявкнул Мигай.
Уточнение было совсем некстати. На языке двух наук - медицины и
физики - титул "доктор" звучит очень двусмысленно. Алик совсем стушевался.
Мы пошли за ним по затемненному коридору.
Он только шептал:
- Теперь сюда, мальчики. Сюда. Наверх. Направо...
- Громко говорить не полагается, - назидательно сказал Федя, обращаясь
к басистому Мигаю.
В небольшом кабинете, освещенном только настольной лампой, мы расселись
вокруг письменного стола. Федя вытащил из карманов две бутылки цинандали и
торжественно поставил перед смущенным Мониным.

[Ридж]

Сшонэ, перестаньте мусорить в теме..
Буду удалять.

[Сшонэ]

И это в ответ, как Сшонэ приоткрыл плагиатство Лейси и его поддерживающего в плагиатстве Риджа. Зелёное кафе становится уже ядовито-зелёным, что-то от зелёногнойной палочки.

Сшонэ, перестаньте мусорить в теме..
Буду удалять.

В этом вы весь, Ридж - а-ля левис. Ха!