единственная правильная цель

[Айвенго]

Кастанеда также учил нас собирать энергию в энергетическом центре.
– Для этого нужно всего лишь сосредоточить внимание на серединной точке тела, – объяснял он.
(Нахождение серединной точки было заданием пятого дня.)

– Внимание – это врата энергии. Когда вы сосредоточиваете внимание на каком-либо предмете, то вся ваша энергия сама по себе устремляется туда. Так что простейший способ выяснить, сколько у вас на самом деле энергии, – попытаться на чем-либо сосредоточиться. Если вам это не удается или удается не сразу, это означает, что энергии у вас мало.

Человек, обладающий наибольшим вниманием, обладает и наибольшей энергией. Это один из самых главных законов магии, я бы сказал, один из ее фундаментальных законов.
И этот закон имеет обратное действие: внимание притягивает энергию. Так что если у вас недостаточно энергии, тренируйте внимание.

[Айвенго]

Снови́дение

Снови́дение случается у всех, но довольно редко. Его не спутаешь со сном. Как вы уже знаете, когда человек засыпает, его точка мира сдвигается с места и начинает блуждать.
В это время человек путешествует по мирам.

У человека, далекого от магического знания, точка мира обычно перемещается туда, где сосредоточено наибольшее количество энергии.
Если он, допустим, перед сном читал книгу или смотрел фильм, его энергия сосредоточена в области головы, в районе того отдела мозга, который отвечает за интеллектуальные или зрительные впечатления.
От этого сны его повторяют сюжетные линии фильма или книги. Если этот фильм или книга связаны с каким-то сильным эмоциональным переживанием (эротика, хоррор), то сны его могут принять сексуальный оттенок или же превратиться в кошмар. Кошмары снятся и в том случае, когда человек на ночь плотно поест.

Если у человека есть энергетическая брешь (а тогда человек заболевает), точка мира останавливается в районе больного места, потому что там сосредоточиваются все силы организма. Она остается там практически в одном и том же положении, поэтому сны иногда предупреждают человека о том, что с его организмом что-то не в порядке (но это уже – сновидение, потому что связано с волевым актом, хотя и неосознанным).
Но чаще точка мира блуждает по разным отделам энергетического кокона человека, отсюда и все эти яркие или мутные картинки нашего сна. Никакого смысла в снах нет и быть не может, потому что во сне мы не в состоянии действовать по собственному желанию. Даже когда нам снится, что мы чего-то хотим, это не есть наши настоящие желания, это всего лишь проекция намерений подсознания.
Сон, таким образом, это пассивное действие, не зависящее от воли человека. (Вот почему все сонники и снотолкователи лгут.)

Снови́дение, напротив, есть действие активное. Воля здесь верховодит.

Теоретически снови́дение объясняется просто: вы смещаете точку мира в определенное место и удерживаете ее в фиксированном положении столько времени, сколько вам требуется. Так вы путешествуете по мирам во сне, а если быть точным, вы создаете этот мир.
Но мир снови́дения – абсолютно реален, все, что в нем происходит, происходит на самом деле. Если в сновидении вы ломаете себе ногу, то, выйдя из снови́дения, вы обнаружите, что у вас действительно сломана нога.
Для чего человеку нужно снови́дение?

Ответ очень простой: для того, чтобы хорошо выспаться (смех в зале ). Вот вы смеетесь, а я между тем говорю совершенно серьезно. Маг путешествует по мирам для получения знаний и силы.
Сновидя, мы отправляемся туда, где можно получить силу. Маги уверены: именно в сновидении и заключается изначальный смысл нормального биологического сна. Просто этот смысл давным-давно утрачен, потому что человек распустился.

Биологический сон должен восстанавливать силы, а как их восстановишь, если ниоткуда не возьмешь? Вот почему современные люди после сна чувствуют себя не отдохнувшими, а, скорее, уставшими.

На блуждание по мирам во сне тратятся последние силы.
Чтобы получить силу, нужно пробыть в другом мире какое-то время. Очень важен также выбор миров. Есть миры, которые высасывают из человека энергию. Когда вы видите кошмары, это значит, что вы попали именно в такой мир.
Маг умеет перемещать точку мира в энергетически благоприятное место и удерживает ее в этом месте до тех пор, пока не получит нужную ему силу. Затем он просыпается. На это у него может уйти совсем немного времени. Умелому сновидцу для восстановления сил требуется всего несколько минут.

[Айвенго]

Многие маги спят не больше двух часов в день. Я никогда не видел дона Хуана спящим. Когда я думал, что он спит, он просто лежал, раздумывая о чем-то своем. Дон Хуан спал долго лишь тогда, когда водил меня по мирам снови́дений. Можно сказать, что спал он только за компанию (смех в зале ).


Как видите, техника снови́дения довольно проста. Но лишь на первый взгляд.

Реальность же такова, что не только обычный человек – далеко не каждый маг умеет сновидеть. Тем магам, которые владеют искусством снови́дения, всегда требуется помощник.
Дело в том, что техника снови́дения состоит из двух колоссальных задач.
Во-первых, нужно свободно перемещать точку мира, а во-вторых, нужно удерживать ее в фиксированном положении.
На выполнение каждой из этих задач расходуется огромное количество личной силы. А маг занимается снови́дением для того, чтобы получать силу. Когда он входит в снови́дение, у него никогда не бывает избыточной силы.
Поэтому маги сновидят не поодиночке, а парами.

Один человек в паре называется сновидящим, а другой – проводником. Сновидящий – тот, кто перемещает точку мира, а проводник – тот, кто удерживает ее в определенном месте. У каждого мага есть свой проводник или свой сновидящий (в зависимости от того, какую роль выполняет он сам).
Распределение ролей зависит от природных склонностей мага.
Одни рождаются сновидящими, другие – проводниками. И лишь высшие маги могут совмещать в себе два этих качества. Таковы, например, нагвали. Но и они предпочитают не сновидеть в одиночку. Дон Хуан сновидел в паре с доном Хенаро. Между проводником и сновидящим устанавливается очень прочная связь, поэтому им не требуется спать в одно и то же время в одном и том же месте. Когда кому-то из них нужно восстановить силы, он дает знать об этом партнеру, и партнер помогает ему на расстоянии.


Единственный путь к превращению сна в сновидение – это попытка волевой фиксации тех образов, которые приходят к нам во сне.

При этом не следует пытаться удержать образ, находящийся вне нас. Например, если вы видите поле и цветы, вы можете, конечно, попытаться зафиксировать образ цветка, но лучше этого не делать. На фиксацию внешних образов уходит колоссальное количество энергии. Причем уходит мгновенно, вы и охнуть не успеваете. А затем образ начинает распадаться, трансформироваться. В лучшем случае цветок вянет у вас на глазах. А то и вовсе превращается неизвестно во что. Поэтому фиксировать нужно только то, что вам принадлежит.
Дон Хуан предлагал мне во сне время от времени смотреть на руки и удерживать их образ как можно дольше.
Как только образ расплывался, я отводил взгляд, а через некоторое время снова смотрел на руки. Но смотреть можно на что угодно, лишь бы это что-то постоянно присутствовало в вашем сне, было вашим атрибутом. Можно смотреть на колени, на стопы, на любую доступную вашему взгляду часть тела. Руки увидеть проще всего.
Фиксация принадлежащего вам образа – это еще не снови́дение, это всего лишь настройка на снови́дение. На это у вас уйдет порядочно времени. Быть может, вы будете (если, конечно, будете) пытаться достичь этого всю оставшуюся жизнь.
Но и попытка засчитывается: вы станете лучше высыпаться. Лишь потому, что ваша точка мира каким-никаким образом, а будет «на привязи». Она уже не сможет скакать из одного мира в другой независимо от вашей воли. К тому же любое волевое усилие во сне защищает вас, подобно броне. Даже попав в отрицательный мир, вы не потеряете энергию, потому что броня внимания не позволит этому миру отнимать у вас силы.

Фиксация внимания на определенном объекте – это первые врата сновидения.

Их пройти может каждый. Но для этого нужно сильное намерение. Ведь чтобы посмотреть на свои руки во сне, вам надо как минимум вспомнить о том, что вы должны на них посмотреть. Поэтому надо перед сном позаниматься самовнушением.

Надо буквально загореться желанием посмотреть на свои руки.
Оно должно быть настолько сильным, чтобы все ваше существо было готово действовать, как только вы попадете в сон.

[Айвенго]

phpBB [video]

Легенды и мифы Древней Греции. О Тесее и Минотавре

[А-33-Я]

phpBB [video]

https://youtu.be/uorTBkuTkMQ?si=DFpyh7J6TeXqC-mY

Слышу голос из прекрасного далека,
Голос утренний в серебряной росе.
Слышу голос, и манящая дорога
Кружит голову, как в детстве карусель

[Айвенго]

phpBB [video]

[Айвенго]

phpBB [video]

Ты сделана из огня
Ты соткана из цветов
Ты создана для меня из самых светлых снов
Ты спрятана за дождем
Украдена темнотой
Но солнечным ясным днем мы встретимся с тобой
В чужой стране в далекой стороне
Ты разобьешь своей печалью сердце мне
И я беспечно понадеюсь все вернуть
Когда-нибудь и где-нибудь
В ночной глуши в своем неведомом краю
Ты не узнаешь то, что я тебе спою
Но ты услышишь как летит едва дыша
К твоей душе моя душа
Ты сделана из огня
Ты соткана из цветов
Ты создана для меня из самых светлых снов
Ты спрятана за дождем
Украдена темнотой
Но солнечным ясным днем мы встретимся с тобой
Поверишь ты на самый краткий миг
В правдивость сказок из давно забытых книг
Но вновь прогонишь лета пышную мечту
Совсем легко совсем не ту
Ты поплывешь на зыбких волнах тишины
Разворошишь до дна придуманные сны
И будет видеть лишь апрельская луна
Что ты одна, совсем одна
Ты сделана из огня
Ты соткана из цветов
Ты создана для меня из самых светлых снов
Ты спрятана за дождем
Украдена темнотой
Но солнечным ясным днем мы встретимся с тобой
Взойдет и скатится моя звезда
Из ниоткуда в никуда
И я иду, и я спешу за ней
Не по осколкам грез, а по обломкам дней
Бреду наощупь, как будто в бреду
С трудом за шагом шаг, но я к тебе иду
Ты сделана из огня
Ты соткана из цветов
Ты создана для меня из самых светлых снов
Ты спрятана за дождем
Украдена темнотой
Но солнечным ясным днем мы встретимся с тобой

[А-33-Я]

phpBB [video]

phpBB [video]

https://youtu.be/fuPX8mjeb-E?si=0-zVJvlqAqzNxseY

[Айвенго]

phpBB [video]

Мальчик и птица

[Айвенго]

Билл поднялся, подошел к старику и поздоровался.

Индеец был среднего роста. Его седые короткие волосы слегка прикрывали уши, как бы подчеркивая округлость головы. Множество глубоких резких морщин на очень смуглом лице говорило о преклонном возрасте.
Однако тело индейца выглядело подтянутым и хорошо тренированным. Некоторое время я наблюдал за ним. Меня изумила легкость его движений - она никак не вязалась с его возрастом.

Билл знаком подозвал меня.

- Он славный парень, однако, понять я ничего не могу, - сказал мой приятель, когда я подошел. - Такое впечатление, что его испанский здорово исковеркан и полон деревенского сленга.

Старик взглянул на Билла и улыбнулся. А Билл, который знал по-испански всего несколько слов, соорудил какую-то совершенно бредовую фразу. Он с надеждой посмотрел на меня, как бы спрашивая, имеет ли сказанное им хоть какой-то смысл, но я так и не понял, что он хотел сказать. Билл смущенно улыбнулся и отошел. Старик посмотрел на меня и засмеялся. Я объяснил, что мой приятель иногда забывает, что не говорит по-испански.
- Кажется, он к тому же забыл нас познакомить, - заметил я и представился.
- А я - Хуан Матус, к вашим услугам, - сказал старик.

Мы пожали друг другу руки и некоторое время молчали. Я первым нарушил молчание и стал рассказывать о своей работе. Я говорил, что интересуюсь любого рода информацией о растениях, в особенности о пейоте, и что уже довольно много знаю в этой области. По правде говоря, я был во всем этом полнейшим невеждой, особенно в части, касающейся пейота. Но мне почему-то казалось, что чем больше я буду хвастать, тем с большим уважением он станет ко мне относиться. Однако старик молчал, терпеливо слушая чушь, которую я нес.

Затем он медленно кивнул и посмотрел мне в глаза. Я запнулся на полуслове. Его глаза сияли собственным светом. На мгновение я почувствовал, что он видит меня насквозь. Мне стало не по себе, и я отвел взгляд.

- Лучше заходи как-нибудь ко мне домой, - сказал он, наконец.
- Возможно, там проще будет разговаривать.

[Айвенго]

- Что, не вышло? - спросил Билл.
- Нет.
- А ты спрашивал его насчет растений?
- Спрашивал. Но, похоже, свалял дурака.

- Я же тебя предупреждал, что он очень странный. Местные индейцы его знают, но никогда о нем не говорят. А это что-нибудь да значит.
- Тем не менее, он пригласил меня к себе домой.

- Он надувает тебя. Конечно, ты можешь приехать к нему домой, а дальше что? Он никогда тебе ничего не скажет. А если ты начнешь его расспрашивать, он посмеется над тобой, как над идиотом, несущим околесицу.

Билл убежденно сказал, что уже сталкивался с подобными людьми, которые поначалу производят впечатление очень знающих. Однако на них не стоит тратить время, считал он, потому что, в конце концов, оказывается, что ту же информацию можно получить от кого-то другого, кто не строит из себя недоступного. Лично у него, добавил Билл, нет ни времени, ни терпения разбираться в старческих причудах, и что старик, скорее всего, просто пускает пыль в глаза, а на деле знает о травах не больше любого другого.

Билли говорил что-то еще, но я не слушал. Мои мысли все еще были заняты старым индейцем.


Он знал, что я блефую. Я помнил его глаза.
Они действительно сияли.

Я приехал к нему через пару месяцев, но уже не столько как студент-антрополог, интересующийся лекарственными растениями, сколько как человек, охваченный неизъяснимым любопытством. То, как он тогда взглянул на меня на автостанции, было беспрецедентным явлением в моей жизни, и желание знать, что крылось за этим взглядом, стало для меня чуть ли не навязчивой идеей. И чем больше я думал, тем более необычный смысл все это приобретало.
Мы с доном Хуаном подружились, и в течение года я приезжал к нему множество раз.

Вел он себя очень уверенно и обладал превосходным чувством юмора.
Но во всем, что он делал, чувствовался какой-то скрытый смысл, неизменно от меня ускользавший.

В его присутствии меня охватывало ощущение странного удовольствия, и вместе с тем - не менее странного беспокойства.

Он мог не делать ничего особенного, но, даже просто находясь рядом с ним, я неизбежно вовлекался в фундаментальную переоценку всех своих моделей поведения.

Вследствие воспитания я, как и любой другой, был склонен рассматривать человека как существо по сути своей слабое и подверженное ошибкам.
В доне Хуане поражало то, что он ни в коей мере не производил такого впечатления.

Более того, находясь в его обществе, я не мог не сравнивать его образ жизни со своим. И сравнение это всегда оказывалось отнюдь не в мою пользу.

Пожалуй, более всего в тот период наших отношений меня поразило одно его заявление о нашем внутреннем принципиальном отличии.

Однажды я ехал к дону Хуану, чувствуя себя глубоко несчастным. Вся моя жизнь тогда складывалась как-то не так, и на меня постоянно давил груз целого ряда внутренних психологических конфликтов и неувязок. Подъезжая к его дому, я чувствовал подавленность и раздражение.

Мы беседовали о моем интересе к знанию, но, как обычно, подходили к вопросу с разных сторон. Я имел в виду академическое знание, основанное на передаче чужого опыта, а он - прямое знание мира.

- Ты что-нибудь знаешь об окружающем тебя мире? - спросил он.
- Ну, я знаю многое...

- Нет, я имею в виду другое. Ты когда-нибудь ощущаешь мир вокруг себя?
- Насколько могу.

- Этого недостаточно. Необходимо чувствовать все, иначе мир теряет смысл.

Я привел классический довод - что не обязательно пробовать суп, если хочешь узнать его рецепт, и вовсе уж ни к чему совать пальцы в розетку, чтобы познакомиться с электричеством.

- Ты заставляешь это звучать глупо, - сказал дон Хуан, - Насколько я понимаю, ты намерен цепляться за свои доводы, хотя они ничего тебе не дают.
Ты хочешь остаться прежним даже ценой своего благополучия.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь.
- Я говорю о том, что в тебе нет целостности. В тебе нет покоя.

Его слова вызвали у меня раздражение. Я почувствовал себя оскорбленным.
В конце концов, кто он такой, чтобы судить о моих поступках или о моей личности?

- Ты измучен проблемами, - сказал он. - Почему?
- Я всего лишь человек, дон Хуан, - сказал я.

Я придал этой фразе интонацию, с которой ее произносил мой отец. Он говорил так в тех случаях, когда хотел сказать, что слаб и беспомощен. Поэтому в его словах, как и в моих сейчас, всегда звучали отчаяние и безысходность.

Дон Хуан посмотрел на меня так же, как тогда на автостанции.

- Ты слишком много думаешь о своей персоне(саморефлексия), - сказал он и улыбнулся. - А из-за этого возникает та странная усталость, которая заставляет тебя закрываться от окружающего мира и цепляться за свои аргументы. Поэтому кроме проблем у тебя не остается ничего.

Я тоже всего лишь человек, но когда я это говорю, то имею в виду совсем не то, что ты.

- Тогда что же?
- Я разделался со своими проблемами. Очень плохо, что жизнь коротка, и я не успею прикоснуться ко всему, что мне нравится. Но это не проблема; это просто сожаление.

[Айвенго]

Обучение по методу дона Хуана требовало огромных усилий со стороны ученика. Фактически, необходимая степень участия и вовлеченности была столь велика и связана с таким напряжением, что в конце 1965 года мне пришлось отказаться от ученичества. Лишь теперь, по прошествии пяти лет, я могу сформулировать причину - к тому моменту учение дона Хуана представляло собой серьезную угрозу моей "картине мира".
Я начал терять уверенность, которая свойственна каждому из нас: реальность повседневной жизни перестала казаться мне чем-то незыблемым, само собой разумеющимся и гарантированным.

К моменту ухода я был убежден, что мое решение окончательно: я больше не хотел встречаться с доном Хуаном. Однако в апреле 1968 я получил сигнальный экземпляр своей первой книги и почему-то решил, что должен показать ее дону Хуану. Я приехал к нему, и наша связь "учитель-ученик" загадочным образом возобновилась. Так начался второй цикл моего ученичества, разительно отличавшийся от первого. Мой страх был теперь уже не таким острым, как раньше.
Да и дон Хуан вел себя гораздо мягче. Он много смеялся сам и смешил меня, как бы специально стараясь свести на нет всю серьезность процесса обучения. Он шутил даже в наиболее критические моменты второго цикла, и это помогло мне пройти через исключительно жесткие ситуации, которые при неблагоприятном исходе вполне могли бы вылиться в серьезные психические расстройства. Такой подход диктовался жизненной необходимостью находиться в легком и спокойном расположении духа, иначе я не смог бы выдержать напор и чужеродность нового знания.

- Ты испугался и удрал потому, что чувствовал себя чертовски важным, - так дон Хуан объяснил мой уход.

Чувство собственной важнос-ти делает человека безнадежным: тяжелым, неуклюжим и пустым.

Человек знания должен быть легким и текучим.

Во втором цикле дон Хуан сосредоточил основные усилия на том, чтобы научить меня "видеть". В его системе знания существовало семантическое различие между понятиями "видеть" и "смотреть".

Тогда как второе обозначало обычный для всех нас способ восприятия, под первым понимался некий сложный процесс, позволявший человеку знания непосредственно воспринимать глубинную сущность явлений.

[Айвенго]

Однажды дон Хуан сказал мне, что человеку знания свойственна предрасположенность.
Я попросил объяснить.
- Я предрасположен к видению, - сказал он.

- Что ты имеешь в виду?
- Мне нравится видеть, - пояснил он, - потому что видение позволяет человеку знания знать.

- И что же ты видишь?
- Все.

- Но я тоже все вижу, а ведь я - не человек знания.
- Нет, ты не видишь.

- Мне кажется, что вижу.
- А я тебе говорю, что нет.

- Что заставляет тебя так говорить?
- Ты только смотришь на поверхность вещей.

- То есть ты хочешь сказать, что человек знания видит насквозь все, на что он смотрит?
- Нет. Я не это имел в виду.

Я говорил о том, что каждому человеку знания свойственна его собственная предрасположенность.
Я - вижу и знаю, другие делают что-нибудь свое.

- Например?
- Возьмем, например, Сакатеку.
Он - человек знания, и он предрасположен к танцу.
Он танцует и знает.

- Насколько я понял, предрасположенность относится к чему-то, что человек знания делает, чтобы знать?
- Верно.

- Но как танец может помочь Сакатеке знать?
- Можно сказать, что Сакатека танцует со всем, что его окружает и со всем, что у него есть.

- Он танцует так же, как я? Я хочу сказать - как вообще танцуют?
- Скажем так: он танцует так, как я вижу, а не так, как мог бы танцевать ты.

- А он видит так же, как ты?
- Да, но он еще и танцует.

- И как танцует Сакатека?
- Трудно объяснить... Своего рода танец, особые движения, которые он выполняет, когда хочет знать. Невозможно говорить о танце или о видении, не зная путей и способов действия человека знания. Это все, что я могу сказать тебе сейчас.

- Ты видел его, когда он танцует?
- Да. Но тот, кто просто смотрит на него, когда он это делает, не в состоянии видеть, что это - его способ знать.

[Айвенго]

Около шести я вернулся, подъехал к двери, вылез из машины и окликнул Сакатеку. На этот раз из дома вышел он сам. Я включил магнитофон, висевший у меня через плечо. В коричневом кожаном футляре он был похож на кинокамеру. Сакатека вроде бы узнал меня.

- А, это ты, - сказал он, улыбаясь. - Как там Хуан?
- Нормально. А как ваше здоровье, дон Элиас?

Сакатека промолчал. Мне показалось, что он нервничает. Внешне он вроде был в порядке, но я чувствовал, что с ним что-то происходит.

- У тебя поручение от Хуана?
- Нет, я сам приехал.
- С чего это вдруг?
В его вопросе сквозило искреннее удивление.

- Ну, просто хотел с вами поговорить... - сказал я, стараясь говорить как можно естественнее. - Дон Хуан рассказывал мне о вас удивительные вещи, я заинтересовался и хотел бы задать несколько вопросов.

Сакатека стоял передо мной. Худое жилистое тело, рубашка и штаны цвета хаки. Глаза полузакрыты. Он выглядел то ли сонным, то ли пьяным. Рот был слегка приоткрыт, нижняя губа отвисла. Я заметил, что он глубоко дышит и едва не похрапывает. Спятил, что ли? Однако мысль эта казалась совершенно неуместной, так как минуту назад, выйдя из дома, он был не только очень бодр, но и вполне осознавал мое присутствие.
- О чем ты хочешь говорить? - спросил он, наконец.
Голос его был усталым, казалось, он с трудом выдавливает из себя слова. Мне стало не по себе, словно усталость эта была заразной и перешла на меня.
- Ни о чем особенном. Просто приехал побеседовать с вами по-дружески, вы же меня сами приглашали.

- Да, но это - другое.
- Почему же другое?
- Разве ты не говорил с Хуаном?
- Говорил.
- Тогда чего ты хочешь от меня?
- Я думал, может... Ну, я хотел задать вам несколько вопросов...
- Задай Хуану. Разве он тебя не учит?
- Он-то учит, но все равно мне хотелось бы спросить вас о том, чему он меня учит, и узнать еще и ваше мнение. Тогда бы я лучше знал, как мне быть.

- Зачем это тебе? Ты не веришь Хуану?
- Верю.
- Тогда почему не спрашиваешь о том, что тебя интересует, у него?
- Я так и делаю, и он отвечает. Но если бы вы тоже рассказали мне о том, чему он меня учит, может быть, мне было бы понятнее.
- Хуан может рассказать тебе все.
И никто, кроме него, это сделать не может.
Неужели ты не понимаешь?
- Понимаю. Но мне хотелось бы поговорить и с такими людьми, как вы. В конце-то концов, не каждый же день встречаешься с человеком знания.
- Хуан - человек знания.
- Я знаю это.
- Тогда зачем тебе говорить со мной?
- Я же сказал - приехал просто так, по-приятельски, что ли...
- Ты приехал не за этим. Сегодня в тебе есть что-то другое.

Я еще раз попытался объясниться, но вышло только невнятное бормотание. Сакатека молчал. Казалось, он внимательно слушает. Глаза его снова были полузакрыты, но я чувствовал, что он пристально на меня смотрит. Он едва заметно кивнул, затем веки его приподнялись, и я увидел глаза. Взгляд их был направлен куда-то вдаль. Как бы машинально он постукивал по земле носком правой ноги позади левой пятки, слегка согнув ноги в коленях и расслабленно опустив руки вдоль туловища. Он медленно поднял правую руку, повернув раскрытую ладонь к земле. Выпрямив пальцы, он вытянул руку в моем направлении. Она пару раз качнулась, а затем поднялась на уровень моего лица. На мгновение Сакатека застыл в этой позе, а затем что-то мне сказал. Слова он произносил очень четко, но я ничего не понял. Через секунду Сакатека расслабленно уронил руку вдоль туловища и застыл в странной позе: вес тела он перенес на носок левой ступни, а правую поставил за левой крест-накрест, мягко и ритмично постукивая ее носком по земле.
Меня охватило какое-то странное чувство, своего рода беспокойство. Мысли начали, как бы распадаться на части. В голову лезла какая-то бессмыслица, обрывки чего-то, никак не связанного с происходящим.
В общем-то, отдавая себе отчет, что со мной творится что-то неладное, я попытался вернуть мысли к реальности, но безуспешно, несмотря на напряженную борьбу. Ощущение было такое, что какая-то сила не позволяет мне сосредоточиться и мешает связно мыслить.

Сакатека упорно молчал, и я не знал, что делать дальше.
Совершенно автоматически я повернулся и ушел.

Позднее я почувствовал, что непременно должен рассказать об этой истории дону Хуану.
Он смеялся от души.

- Что это было? Что происходило на самом деле? - спросил я.
- Сакатека танцевал, - ответил дон Хуан. - Он увидел тебя, и потом танцевал.

- Что он делал? Я ощущал холод и дрожь.
- Ты ему явно не понравился, и он остановил тебя, бросив в тебя слово.

- Как он мог это сделать? - недоверчиво спросил я.
- Очень просто. Он остановил тебя своей волей.

[Айвенго]

В течение трех дней я наблюдал, как они, словно стервятники, набрасываются на самые непривлекательные объедки, и, в конце концов, искренне расстроился. Покидал я город с тяжелым чувством горечи по поводу того, что у этих детей нет никакой надежды - их мир уже изуродован ежедневной борьбой за кусок хлеба.

- Ты их жалеешь? - удивленно воскликнул дон Хуан.

- Разумеется.
- Почему?

- Потому что мне небезразлична судьба моих ближних. Эти мальчики - совсем еще дети, а их мир так уродлив и мелок.
- Постой, постой! С чего это ты взял, что их мир уродлив и мелок? - спросил дон Хуан, передразнивая меня,
- Или ты считаешь, что твой - лучше?

Я ответил, что именно так и считаю. Он поинтересовался, на основании чего. Тогда я сказал, что по сравнению с миром этих детей мой - бесконечно разнообразнее и богаче событиями и возможностями для личного удовлетворения и
совершенствования.
Смех дона Хуана был искренним и дружелюбным. Он сказал, что я неосторожен в суждениях, так как ничего не знаю и не могу знать о богатстве и возможностях мира этих детей.
Я решил, что дон Хуан просто упрямится. Я действительно думал, что он встал на противоположную точку зрения только затем, чтобы меня позлить, и совершенно искренне считал, что у этих детей нет ни малейших шансов на интеллектуальное развитие.

Еще некоторое время я отстаивал свою точку зрения, а затем дон Хуан резко спросил:
- Разве не ты говорил мне как-то, что стать человеком знания - высшее из всех достижений, доступных человеческому существу?

Я действительно говорил это, и повторил вновь, что стать человеком знания - высочайшее, интеллектуальное достижение.

- Ты полагаешь, что твой очень богатый мир способен тебе в этом хоть чем-нибудь помочь? - спросил дон Хуан с некоторым сарказмом.

Я не ответил, и тогда он сформулировал тот же вопрос другими словами - прием, которым я всегда пользовался сам, когда думал, что он не понимает.

- Иначе говоря, - продолжал он, широко улыбаясь и, видимо, понимая, что я уловил намек, - помогут ли тебе твоя свобода и твои возможности стать человеком знания?
- Нет! - твердо ответил я.

- Тогда, с какой стати, ты жалеешь этих ребят? - спросил он серьезно. - Любой из них может стать человеком знания. Все известные мне люди знания были такими же детьми и так же поедали объедки и вылизывали тарелки.

Я почувствовал неудобство. Моя жалость к этим детям была обусловлена вовсе не тем, что им нечего есть, а тем, что, по моему мнению, они были обречены своим миром на умственную неполноценность. И тут дон Хуан заявляет, что каждому из них доступно то, что я считаю высочайшим из всех возможных человеческих достижений, - любой из них может стать человеком знания. Дон Хуан поддел меня очень точно.

- Видимо, ты прав, - произнес я.
- Но как быть с искренним желанием помочь ближним?
- Каким же, интересно, образом можно им помочь?

- Облегчая их ношу. Самое малое, что мы можем сделать для них, - это попытаться их изменить.
Сам-то ты разве не этим занимаешься?
- Ничего подобного.
Я понятия не имею, зачем и что можно изменить в моих ближних.

- Как насчет меня, дон Хуан? Разве ты учишь меня не для того, чтобы я смог измениться?
- Нет. Я не пытаюсь изменить тебя.

Возможно, что когда-нибудь ты станешь человеком знания, - этого нельзя узнать заранее, - но это никак не изменит тебя. Может быть, однажды, ты научишься видеть, и тогда, увидев людей на другом плане, ты поймешь, что в них невозможно ничего изменить.

- Что это за другой план восприятия людей, дон Хуан?
- Люди выглядят иначе, когда их видишь. Дымок поможет тебе увидеть их как волокна света.

- Волокна света?
- Да. Похожие на белую паутину. Очень тонкие. Они тянутся от головы к пупку, и человек похож на яйцо из текучих волокон; руки и ноги подобны светящимся протуберанцам, вырывающимся в разные стороны.
- И так выглядит каждый?

- Каждый. Кроме того, любой человек постоянно находится в контакте со всем остальным миром. Правда, связь эта осуществляется не через руки, а с помощью пучка длинных волокон, исходящих из середины живота.
Этими волокнами человек соединен со всем в мире, благодаря им он сохраняет равновесие, они придают ему устойчивость. Так что и ты сам это когда-нибудь увидишь.

Человек - это светящееся яйцо, будь он нищий или король.
А что можно изменить в светящемся яйце? Что?

[Айвенго]

Дон Хуан мягко похлопал меня по плечу.
- Ты не боишься, - сказал он. В его голосе слышалось странное обвинение.
- Но разве я лгу насчет страха, дон Хуан?

- Лжешь, не лжешь - меня это не интересует, - произнес он сурово. - Меня волнует другое. Ты не хочешь учиться вовсе не потому, что боишься. Причина в другом.

Мне страшно хотелось узнать, в чем же дело. Я пытался выудить из него ответ, но он только молча покачал головой, как бы не в силах поверить, что я не знаю этого сам.
Я сказал ему, что всему виной, должно быть, моя инерция. Он поинтересовался значением слова "инерция". Я взял в машине словарь и прочитал: "Тенденция материального объекта, не подверженного воздействию внешних сил, к сохранению состояния покоя, если оно находится в покое, либо движения в неизменном направлении, если оно движется".

- Не подверженного воздействию внешних сил, - повторил он. - Лучше, пожалуй, и не скажешь... Только дырявый горшок может пытаться стать человеком знания по своей воле. Трезвомыслящего нужно затягивать на путь хитростью. Я уже говорил тебе об этом.

- Но я уверен, что найдется масса людей, которые с радостью захотят учиться, - сказал я.
- Да, но эти не в счет. Обычно они уже с трещиной.

Как пересохшая бутыль из тыквы, которая с виду в порядке, но начинает течь, как только в нее наливают воду, и появляется давление. Когда-то я втянул тебя в учение хитростью, и то же самое в свое время сделал со мною мой бенефактор.
Если бы не мой трюк, ты бы никогда не сумел столь многому научиться.
Пожалуй, пора повторить этот прием.

Говоря о хитрости, он напоминал мне об одном из самых критических моментов моего ученичества. С тех пор прошло уже несколько лет, но я помнил все так, словно это было только вчера. Дон Хуан мастерски втянул меня в совершенно жуткое прямое противостояние с одной женщиной, имевшей репутацию колдуньи, что привело к глубокой враждебности с ее стороны. Дон Хуан использовал мой страх перед этой женщиной как мотивировку. Он говорил, что мне ничего не остается, кроме как продолжать обучение, иначе я не смогу устоять против ее магического нападения. Результат его "хитрости" был достаточно убедительным - я искренне поверил, что если хочу остаться в живых, то должен срочно учиться магии, причем как можно эффективнее, и другого выхода у меня нет.

- Если ты намерен снова пугать меня этой дамой, то ноги моей здесь больше не будет, - сказал я.

Дон Хуан развеселился.
- Не волнуйся, - успокоил он меня.
- Трюки со страхом в твоем случае уже не проходят.
Ты больше не боишься, но что касается хитрости вообще, то тебя можно подловить, где бы ты ни был, и для этого тебе вовсе не требуется сюда приезжать.

[Айвенго]

- Лирическое знание. Как же! - воскликнул дон Хуан, когда я рассказал ему все.
- Висенте - брухо.
Какого черта ты к нему пошел?
Я напомнил, что он сам советовал мне побывать у дона Висенте.
- Какая чушь! - очень выразительно сказал он.
- Я тебе говорил, что когда-нибудь, после того, как ты научишься видеть, тебе полезно будет познакомиться с моим другом Висенте. Вот что я говорил. А ты пропустил это мимо ушей.

Я пытался возражать, говоря, что дон Висенте не сделал мне ничего дурного и что я был просто очарован его манерами и добротой.

Дон Хуан покрутил головой и полушутливым тоном выразил свое крайнее изумление по поводу того, что он назвал "хранящим меня везением". Он сказал, что мой "поход" к дону Висенте выглядит примерно так же, как если б я забрался в клетку со львами, вооружившись хворостинкой.
Дон Хуан казался возбужденным, хотя я не видел никаких причин для беспокойства. Дон Висенте прекрасный человек. Он выглядел таким хрупким, даже почти эфемерным, наверное, из-за странно призрачных глаз. Я спросил дона Хуана, каким образом такой замечательный человек мог быть опасным.

- Ты чертовски глуп! - сказал он, жестко взглянув на меня.
- Конечно, сам он не сделает тебе ничего плохого.
Но знание - это сила.

И если человек встал на путь знания, то он больше не отвечает за то, что может случиться с теми, кто вступает с ним в контакт.

Отправляться к Висенте тебе следовало только после того, как ты будешь знать достаточно, чтобы обезопасить себя.
Обезопасить не от него, а от той силы, которая на него работает и которая, кстати, не принадлежит ни ему, ни кому-либо другому.
Узнав, что ты - мой друг, и решив, что ты знаешь достаточно, чтобы защитить себя, он сделал тебе подарок. Ты явно ему понравился, и он сделал тебе великолепный подарок, на который ты наплевал. Какая жалость!

[Айвенго]

После еды дон Хуан спросил меня, как я себя чувствую. Я сказал, что нормально, хотя на самом деле мне было немного не по себе. Дон Хуан пристально посмотрел на меня. Я понял, что он что-то заметил.

- Собираясь в Мексику, тебе следовало распрощаться со всеми своими страхами, к которым ты так неравнодушен, - очень жестко сказал он.
- Твое решение должно было уничтожить их. Ты приехал, потому что хотел приехать. Так поступают на пути воина.
Я много раз тебе говорил: быть воином - это самый эффективный способ жить.

Воин сомневается и размышляет до того, как принимает решение.
Но когда оно принято, он действует, не отвлекаясь на сомнения, опасения и размышления.
Впереди - еще миллионы решений, каждое из которых ждет своего часа.
Это - путь воина.

- Да я вроде так и делаю, дон Хуан, во всяком случае, время от времени.
Все-таки трудно следить за собой непрерывно.

- Когда воина начинают одолевать сомнения и страхи, он думает о своей смерти.

- Это еще труднее, дон Хуан. Для большинства людей смерть - это что-то неясное и далекое.
Мы никогда всерьез не думаем о ней.

- Почему?
- А зачем?
- Зачем?

Потому что идея смерти - единственное, что способно закалить наш дух.

[Айвенго]

Когда мы покидали Лос Виридос, было уже настолько темно, что зубчатые силуэты гор полностью растворились в небе. Больше часа мы ехали молча. Я устал. Говорить не хотелось, да и разговаривать, было, в общем-то, не о чем. За все это время только несколько машин проехало по пустынной дороге нам навстречу. Казалось, что на юг по этому ночному шоссе, кроме нас, не ехал никто. Это было странно, и время от времени я поглядывал на зеркало заднего обзора, надеясь увидеть в нем хотя бы одну машину. Однако трасса позади нас была совершенно пустынной.

Спустя некоторое время я оставил это занятие и вернулся к размышлениям о перспективах нашей поездки. Вдруг я заметил, что свет моих фар стал каким-то слишком ярким на фоне окружающей тьмы. Я взглянул в зеркало и увидел яркое сияние. Затем словно из-под земли вырвались два снопа света. Это были фары машины на вершине холма позади нас. Некоторое время они были видны, а затем исчезли в темноте, будто их выключили. Через секунду они появились на другом бугре и снова исчезли. Так они то появлялись, то исчезали, а я следил за ними почти неотрывно, и это продолжалось довольно долго. В какой-то миг мне стало ясно, что та машина позади догоняет нас. Огни стали больше и ярче. Я до упора выжал педаль газа. Мне почему-то было не по себе. Дон Хуан, казалось, заметил мою озабоченность, а может, его внимание привлекло то, что я увеличил скорость. Он взглянул на меня, потом повернулся и посмотрел на фары позади нас.

Он спросил, все ли со мной в порядке. Я ответил, что на протяжении несколько часов позади не было ни одной машины, а потом я неожиданно заметил свет фар машины, которая, похоже, все время нас догоняет.

Дон Хуан кивнул и спросил:
- А ты уверен, что нас догоняет машина?
- Разумеется.

Дон Хуан сказал, что по моему тону и моему озабоченному виду он понял, что я чувствую - нас догоняет не просто машина. Я настаивал на том, что ничего такого не чувствую, а догоняет нас просто машина или трейлер.
- Ну что это еще может быть? - нервно спросил я.

Его намеки вывели меня из себя.

Он повернулся и посмотрел прямо на меня, потом медленно кивнул, как бы взвешивая то, что собирался сказать.

- Это огни на голове смерти, - сказал он мягко. - Она надевает их наподобие шляпы, прежде чем пуститься в галоп. То, что ты видишь позади - это огни на голове смерти, которые она зажгла, бросившись в погоню за нами.

Смерть неуклонно преследует нас, и с каждой секундой она все ближе и ближе.

У меня по спине пробежал озноб. Какое-то время я не смотрел назад, а когда снова взглянул в зеркало, огней нигде не было видно.
Я сказал дону Хуану, что машина, должно быть, остановилась или свернула в сторону. Он не глянул назад, а лишь потянулся и зевнул.

- Нет. Смерть никогда не останавливается. Просто иногда она гасит огни. Но это ничего не меняет...